Костромская (татарская) гончая

Костромская гончая - наиболее чистый потомок приведенных в Европейскую Россию татарами татарских гончих, происходящих от среднеазиатских, до сих пор сохранившихся в центральной части Китайской империи, между Монголией, Китаем, Тибетом и Индией. Эти татарские собаки легли в основание всех прочих русских и некоторых польских гончих, не проникая, однако, за пределы Литвы - границ татарского владычества. В свою очередь, они в силу климатических и иных условий подверглись некоторым изменениям, главным образом вследствие скрещиваний с туземными породами, аборигенами страны - северными лесными собаками волчьего типа, который сильно сказывается в общем складе костромичей.

Благодаря капитальным трудам Н. П. Кишенского и некоторым другим довольно отрывочным сведениям, в настоящее время имеется возможность дать поверхностный, но довольно верный очерк истории этой основной русской породы гончих и составить себе ясное представление о ее внешности, вообще ладах, а также полевых качествах и убедиться в том, что она с незначительными изменениями не только существует, но местами даже преобладает над породами англо-русских, польско-русских и англо-польских. Этим мы опять-таки обязаны Кишенскому, который заставил семнадцать лет назад вольных и невольных своих единомышленников обратить внимание на чисто русские расы, указал на различия между ними и между ними и гончими западной группы, короче говоря - дал путеводную нить охотникам, блуждавшим в темном лабиринте бесчисленных помесей, не знавших, чего им искать, на чем остановиться.

Что костромские гончие - гончие татарские, приведенные монголо-татарскими племенами, вторгнувшимися в Восточную Европу, можно считать вполне доказанным фактом. Это те самые собаки, которые выгоняли зверя на русских охотников с борзыми времен царя Василия Иоанновича, а может быть, и XIV столетия. Эти охотники несомненно заимствовали настоящую псовую охоту - травлю борзыми - от татар, приведших с собою настоящих гончих и борзых, которые заменили прежних "ловчих", "ловецких" собак северного лесного типа, представлявших по складу и назначению нечто среднее между борзой, гончей и лайкой.

Название "костромская", которое может породить некоторое сомнение в их татарском происхождении, объясняется тем, что начиная со времен Иоанна Грозного, переселившего князей и мурз покоренного царства Казанского в нынешние Костромскую и Ярославскую губернии, почти до конца прошлого столетия Ярославско-Костромское наместничество считалось центром татарских помещиков-охотников и татарских охотничьих собак - борзых и гончих^*.

^* (Костромские гончие назывались иногда и ярославскими, напр., у Левшина, Венцеславского. У Кювье и в "Русской фауне" 50-х годов Симашко псовая борзая тоже названа ярославскою.)

Что о костромских гончих не упоминается в самом старинном сочинении о русской псовой охоте немца фон Лессина, нет ничего удивительного, тем более что последний уделил гончим, подобно многим современным нам псовым охотникам, слишком мало внимания. Однако если бы Костромской край не славился борзыми и гончими, то царь Михаил Феодорович не послал бы в 1619 году в Галич, Чухлому, Солигалич, Парфеньев, Кологрив и на Унжу охотников с приказанием отбирать в тех местах собак борзых, гончих, меделянских и медведей^*. Надо полагать, что борзых и гончих можно было бы найти и ближе к Москве, а не в глуши костромских лесов.

^* (Кутепов. "Великокняж. охоты".)

Рис. 43. Костромская гончая ('Охотничий календарь')

Эта странная на первый взгляд экспедиция очень просто объясняется тем, что в Костромском крае, как хорошо было известно жившему там до воцарения Михаилу Феодоровичу, тем более родителю его патриарху Филарету, бывшему страстному охотнику (разумеется, псовому), у потомков татарских князей и мурз были самые лучшие, самые кровные охотничьи собаки, борзые и гончие. Эти потомки казанской аристократии, наделенные обширными вотчинами, большею частию уже приняли тогда христианство. Однако по присущей русским веротерпимости между ними было немало магометан, и полтораста лет позднее Екатерина Великая, найдя неудобным, чтобы магометане владели христианскими душами, издала указ, которым предлагалось помещикам-магометанам или креститься, или приписаться в мещане. Некоторые фанатики из мелкопоместных дворян не согласились изменить религии предков и были выселены из своих вотчин, главным образом в Кострому, где образовали т. н. Татарскую слободку. Эти бывшие дворяне довольно долго поддерживали сношения с своими именитыми крещеными родичами и сохраняли любовь к псовой охоте и гончим в особенности, охоте, которая вскоре по необходимости превратилась в промысел и торговлю гончими.

Но устные предания о костромских гончих и вообще псовой охоте не восходят далее середины прошлого столетия, а письменные свидетельства еще не извлечены на свет из пыли казенных и некоторых семейных архивов. Наибольшее значение должны иметь местные ярославские и костромские архивы и архив Императорской охоты, учреждения, основанного юным Петром II, страстным псовым охотником. Исследования хранящихся в них документов - дело близкого будущего и несомненно прольют много света на историю псовой охоты в России и породы в ней существовавшие.

Мы знаем также, что с давних времен существовал обычай бить челом и подводить царям и императорам лучших борзых и гончих и что многие старинные дворянские фамилии хранят грамоты царей Петра II и Елисаветы Петровны, коими изъявлялась высочайшая благодарность. Известно также, что еще цари Московского государства посылали в Западную Европу и Персию русских охотничьих собак и получали оттуда такие же подарки. Все подобные документы должны храниться в архивах министерства иностранных дел и Императорской охоты и, надо полагать, не ускользнут от внимания историка великокняжеских, царских и императорских охот полковника Н. И. Кутепова, уже печатающего вторую часть своего обширного труда.

Хотя слава татарских гончих и борзых восходит к началу XVII столетия, быть может, ко временам Великих князей^*, однако можно положительно сказать, что костромские гончие вовсе не составляли самой распространенной породы даже в пределах Среднего Поволжья. Это объясняется тем, что чистокровные стаи были только у немногих именитых татарских семейств, очень ценивших свою породу охотничьих собак, никогда их не продававших и только изредка даривших своим близким и родным в знак особого расположения. Чисто русские бояре и дворяне до конца прошлого века охотились преимущественно, если не исключительно, с туземными породами гончих, образовавшимися от смешения собак северного волчьего типа с татарскими гончими - так наз. старинными русскими и крутогонными гончими. В рукописи Оболдуева, помещика Симбирской и Костромской губерний, написанной незадолго до пугачевщины и озаглавленной "О порятке в вотчине", говорится: "...то гончие ведутся по ту сторону Волги... у именитых татарских князей и дворян, мирзами именуемых... но одначе таперича из оных достаточно окрещены". Далее перечисляются фамилии, имевшие стаи; список этот невелик, и в нем не встречается ни одной чисто русской фамилии. Некоторые, говорит Н. П. Кишенский, которому принадлежит эта ссылка на Оболдуева, фанатически оберегали чистокровность своих гончих. "В семье моих родственников князей М-х (?) сохранялось предание, что их гончие - прямые и чистокровные потомки гончих царей казанских, а у одного из М-х, умершего в 50-х годах, хранилась грамота Петра II, в которой выражалась милостивая благодарность одному из предков М-х за присланных гончих".

^* (...быть может, ко временам великих князей... - Главы русского государства назывались великими князьями с 15-го до середины 16-го в. (титул царя Иван IV Грозный принял в 1547 г.).)

Во второй половине прошлого столетия, по свидетельству Кишенского (писавшего со слов столетнего старика дворового, который участвовал в шайках Пугачева), особенно славились стаи богатого костромского и казанского помещика-татарина Арслан-Алей-князя (фамилия теперь переиначена). У князя было до 200 смычков в казанском и столько же в костромском имении, но обыкновенно работала стая в 50 смычков при 25 выжлятниках. Гончие были низковаты на ногах, длинны колодкой и страшно широкие, "седой" масти в больших светлых подпалах, белогрудые, с белыми концами гонов и большинство с "белыми ожерелками"; головы были очень длиннорылые, уши короткие. Это описание старика дворового было потом подтверждено Н. Кишенскому костромским помещиком А. И. З. (Зюзиным), который завел свою знаменитую стаю от гончих Арслан-Алея с небольшою прибавкою не менее кровных (?) мустафинских. По уверению "деда Исая", все гончие до одной гоняли даже не "завьялом" (заливом), а ревом и воем, "точно со всей стаи шкуры спущают", так что его первое время даже брала оторопь. С людьми были добродушны, домашнего скота не трогали. Главным образом брали с ними волков, но они замечательно гоняли и по зайцам; по первозимью с теми же стаями охотились на медведей и кололи их рогатинами, причем убивалось и калечилось много собак, даже людей. Большинство охотников с гончими были татары, а на медведей - только татары. Сам Арслан-Алей был большой любитель гона и обыкновенно садился в поле на коврах их выслушивать. Своих гончих князь дарил очень редко, например, одному тамбовскому старику знакомому, приславшему в подарок лошадей и пр., дал 15 смычков; брат деда по отцу Н. П. Кишенского выменял в 1798 году на 8 лошадей своего саратовского завода и 3 своры борзых - пять смычков. Из этого можно заключить, насколько ценились и какою известностью пользовались гончие татарского князя.

Вообще настоящие костромские гончие добывались с большим трудом и могли встречаться только у крупных псовых охотников, обращавших особенное внимание на гончих и голоса их. Но они в более или менее чистом виде были распространены повсеместно и доходили на запад до Смоленской и Тверской, на юг - до Орловской и Саратовской губерний, а на восток - до Башкирии. По свидетельству Я. Байкова^*, в прошлом столетии у смоленского помещика Головина была псовая охота, перешедшая затем к герою Бородина генералу Ф. П. Уварову. В архиве смоленского имения покойного графа А. С. Уварова Байков нашел указание, что стаи гончих Головина ремонтировались из Костромской губернии и частию из охоты князей Куракиных; в Костромскую же губернию посылались еще в прошлом столетии люди с выжловками для вязки. Гончие, изображенные на виденных Байковым "рукодельных" портретах, были очевидно могучего и широкого склада, какой-то красно-серой масти, белогрудые и с белыми кончиками гонов^**.

^* ("Русск. охотник", 1891, стр. 373.)

^** (Сохранились ли эти интересные рисунки, неизвестно. Граф И. А. Уваров говорил мне, что он вовсе не видал их и что они ему неизвестны.)

Что касается распространения костромских гончих на восток, то этот интересный вопрос до сих пор остается темным и открытым, а теперь уже трудно разрешимым. Всего логичнее заключить, что татарские гончие, хотя бы и не породистые, встречаются на юг и юго-восток от Казани, но на это не имеется почти никаких указаний. Тем более интересен факт, косвенно доказывающий восточное происхождение костромских гончих. "Охотясь с ружьем в Зауральской Башкирии летом 1876 года, - говорит Н. П. Данилов^*, - я видел чистокровных (?) гончих типа так называемых костромских в такой местности, которая, например, втрое дальше от Костромы, чем Кострома от наших средних губерний. Правда, что я видел там только двух таких собак и одного вымеска, однако, во всяком случае, они попали туда не с нашей стороны: их владелец даже не знал, что есть на свете Костромская губерния"^**.

^* ("Русск. охотник",1891 г., стр. 292. )

^** (Должен, однако, заметить, что я с 1868 по 1872 год ежегодно посещал Зауральскую Башкирию, даже жил много раз в центре ее, однако ни разу не видал там собак, похожих на гончих: у башкир я встречал только ловчих собак борзоватого склада, с большими стоячими ушами, довольно псовистых, как бы помесь лаек (вогульских) с киргизскими борзыми или даже выборзками. Эти собаки очень успешно ловили молчком молодых зайцев (беляков) и большею частью были белого окраса. Не имея права не доверять такому положительному указанию старого охотника, хотя и не знатока собачьих пород, указанию притом противоречащему моим собственным наблюдениям в той же местности, я не могу не обратиться к уфимским и оренбургским охотникам с просьбой сообщить более подробные сведения о башкирских гончих.)

Факт нахождения татарских гончих в Зауралье делает, таким образом, более вероятным предположение Н. Кишенского, что лайки, исправлявшие должность гончих в охоте (с борзыми и беркутами) киргизского старшины в Алтайских горах, описываемой в статье г. Батько "С Алтая"^*, были настоящими гончими. "В общем облава располагалась так же, как и по зайцам... Участвовали тут и какие-то личности верхами и пешком, изображавшие как бы доезжачих и выжлятников, руководившие бегающими безо всякого видимого порядка лайками..." Мы знаем, что еще А. С. Хомяков упоминал, конечно имея на то основания, о желто-подпалой сибирской гончей. Во всяком случае, было бы весьма интересно знать от охотников Томской губернии, действительно ли все гончие, теперь не особенно редкие в Западной Сибири и с которыми они, по последним сведениям, так успешно охотятся на медведей, действительно российского, а не туземного происхождения.

^* ("Прир. и охота", 1884 г., II. )

Как было сказано выше, очевидно, что костромские гончие были в прошлом столетии доступны лишь немногим русским псовым охотникам Средней России. Популярность, т. е. общеизвестность, этой породы начинается, вероятно, только в начале XIX века, когда обедневшие татары-мещане Костромской губернии начали заниматься торговлею гончими и наниматься в псари и доезжачие в большие псовые охоты центральных губерний. Около этого же времени встречается и первое печатное указание на костромскую породу.

Левшин в своей "Книге для охотников" отличает кроме французских, английских и германских "русских гончих, каковы костромские и ярославские, также курляндские бородастые... все сии отчасти составляют смешанную породу" (т. е. перемешались между собою). Из дальнейшего описания ладов "доброй гончей собаки" видно, что Левшин, хотя и говорит, что "из них (т. е. костромских и ярославских) бывают неублюдки (вымески) с английскими и французскими гончими, иногда с борзыми собаками", но что он имеет в виду польских гончих.

Во "Всеобщем домоводстве"^* тот же автор говорит: "У нас в России известны три главные породы гончих: роду псового, имеющие шерсть густую и хвосты (по-охотничьи гоны) толстые и вислые, уши несколько вислые, но короткие, они росту среднего и известны под названием костромских. Рослые из оных неублюдки с легавыми или медиоланскими"^**. Надо полагать, что под названием костромских Левшин разумел здесь помесь последних с лайкой или с лошими, так как костромичей, имеющих шерсть средней длины, все-таки нельзя назвать псовыми, т. е. псовистыми.

^* (Ч. XII, стр. 24-28. )

^** (Вторая порода - курляндские борудастые, третья - лошие гончие (см. выше).)

Первое печатное указание на происхождение и значение костромских гончих встречается у А. С. Хомякова, который в 1845 году ("Москвитянин" № 2-й) писал следующее: "Бесспорно, лучшею основою для стай Средней России будет служить костромская порода, соединяющая необычайное мастерство, привязчивость (т. е. вязкость) и верность чутья с отличными ногами. Может быть, многим охотникам неизвестно, что наша костромская порода тому еще лет 40 (т. е. в начале текущего столетия), как теперь, не знаю, особенно выкармливалась татарами в Нижегородской и Казанской губерниях и что она ведет свое начало от серой желто-подпалой гончей сибирской".

Рис. 44. Паратая костромская гончая ('Охотничий календарь')

Весьма возможно, что торговлею гончими занимались и не одни костромские татары, но промысел этот существовал почти до 50-х годов. Известно достоверно из свидетельств костромских старожилов, что татары держали целые стаи, конечно не на псарнях, а в закрытых крышею ямах наподобие овинных, наганивали эти стаи в больших лесах, а затем продавали великорусским помещикам, обыкновенно присылавшим за собаками или пьяниц доезжачих, или трезвых, но ничего не понимавших в гончих камердинеров. Н. П. Кишенский даже называет по именам главных костромских промышленников-собакоторговцев и весьма подробно и убедительно доказывает, почему чистокровные костромичи очень редко попадали к русским псовым охотникам: татары-доезжачие и псари помещичьих охот, а также разносчики, бродившие по всей России, приводили домой сбывочных гончих всяких пород, мешали их с нечистокровными местными и продавали за настоящих костромских. Отсюда такие разноречивые описания костромской гончей у старинных псовых охотников, очень редко понимавших в породах гончих.

Эта путаница в понятиях о костромской гончей завершилась, наконец, тем, что некоторые охотники начали отрицать ее самостоятельность как породы и производить ее от английской. Наполеон Реутт, дерзнувший поучать русских псовых охотников в своей "Псовой охоте" (II, 27), говорит: "У нас, в Костромской губернии, славящейся отличными породами (!) гончих, происшедшими от английских и польских собак, предпочтительно разводили прежде белых" (!?).

Почти одновременно с поляком Реуттом, ничего не смыслившим в русской псовой охоте и русских собаках, некто В. О. писал^*: "Костромская губерния всегда славилась как охотниками, так и породами их собак. Гончие идут от английских собак, выписанных очень давно богатым помещиком Салтыковым..." (вероятно, графом).

^* (В. О. "Рассказ о псовой охоте" - "Журнал коннозав. и охоты", 1843, II, 134-160. Васьков в своих "Записках ружейного охотника Костромской губернии" ("Журн. охоты" Мина, 1858, сентябрь, стр. 117-118) говорит: "В былое время Костромская губерния славилась породою хороших гончих собак. Много богатых помещиков жили в деревнях и держали большие псовые охоты; даже татары держали большие стаи гончих".)

Надо полагать, что упомянутою выше статьею своею А. С. Хомяков, восставая против охватившей всех охотников англомании, хотел также восстановить костромскую породу в своих правах на чистокровность. Эта отповедь Хомякова, однако, не помешала его современнику С. М. Глебову, которого можно назвать основателем парфорсной охоты в России, в доказательство преимуществ англо-русских гончих писать в 1876 году: "Знаменитые наши костромские собаки были собаки Павлова и Зюзина, и эти собаки были выведены тоже от английских, как сказано (?) в журнале "Коннозаводства и охоты" за первые годы"^*. И теперь еще многие охотники, веря авторитету С. М. Глебова, забывшего, что читалось им тридцать лет назад, считают костромских гончих происходящими от английских.

^* (С. М. Глебов. "Записки старого охотника". - "Журн. охоты" Импер. общ. охоты, 1876, XI, 42.)

Следует заметить, что все эти охотники судили о костромских гончих по виденным ими разнотипным и разношерстным вымескам, слывшим в псовых охотах центральных губерний за костромских, потому что они были действительно привезены из Костромской губернии или достоверно происходили от таковых, приобретаемых у татар, причем, конечно, умалчивалось, что эти татары были простые мещане-барышники, иногда вовсе не охотники. П. М. Губин говорит, что еще в 30-х и 40-х годах помещики Тамбовской губернии продолжали посылать в Костромскую губернию "к татарам" за покупкою целых стай выгоненных гончих, причем, наприм., П. Е. Мосолов никогда не держал стаю более двух осеней и ему постоянно приводили новые стаи из Костромы. Недурная иллюстрация небрежности, с которою относились к гончим наши отцы и деды!

Совершенно верно, что еще в начале текущего столетия костромские охотники-помещики, увлекшись красивою наружностью и культурным нравом западных гончих, начали (по примеру Салтыкова) подмешивать к местной породе кровь английских и польских гончих. Английские парфорсные собаки, удивлявшие паратостью, как сказано, появились у нас целыми стаями в царствование Анны Иоанновны, во времена бироновщины^*; польские гончие начали распространяться после войны с конфедератами^**, но главная масса иноземных собак, преимущественно польских, была приведена в Россию после наполеоновских войн. Так как местом ссылки польских конфедератов служили Костромская, Ярославская и Вологодская губернии, то для нас становится совершенно понятным, каким образом могли очутиться здесь гончие св. Губерта, о которых говорит А. С. Хомяков: "Нашим охотникам не мешает тоже знать, что в Костромской и Вологодской губ. еще недавно (тому не более 20 лет)^*** были целые стаи, которыми в старину очень дорожили на западе, но которые там давно перевелись, именно собак из породы св. Губерта..." Известно, что тяжелые польские гончие более всех других гончих, даже блоудхоундов, сохранили тип сан-губеров.

^* (...во времена бироновщины... - См. прим. выше.)

^** (...в конце прошлого столетия, когда конфедераты... - Члены временного политического союза вооруженной шляхты реакционной Тарговицкой конфедерации (1792 г.), содействовали второму разделу Польши (1793 г.).)

^*** (Т. е. в двадцатых годах.)

Парфорсные гончие Салтыкова и пешие польские конфедератов и были главною причиной смешения костромичей и путаницы понятий русских охотников XIX века об этой знаменитой породе. От скрещивания английских и польских гончих с костромскими произошли те якобы разновидности костромских гончих, о которых говорит г. Ауербах^*. В первой половине текущего столетия в Костромской губернии наибольшею известностью пользовались стаи Мустафина, Павлова и Зюзина, в меньшей степени собаки А. А. Волкова и Кашперова (уже в Любимском у. Ярославской губернии).

^* ("Из недавнего прошлого". - "Природа и охота", 1885, X.)

Из описаний г. Ауербаха видно, что в конце шестидесятых годов гончие Мустафина или, вернее, последние их представители, уцелевшие у наследников Сухотина^*, который вел много лет гончих от кровных мустафинок, почему собаки стали мельчать, были не особенно велики, но на отличных ногах, с сильно развитыми черными мясами (портками) и грудью, с сухой головой, правильными гонами и были очень однотипны и красивы, очень полазисты, позывисты и дружны, красно-пегой масти с ярко-желтыми подпалинами; они имели глухие голоса безо всякого залива, как бы с отрубом, плохо слышные; они не гоняли (?) по волку, но безукоризненно работали по лисе и зайцу. Отсюда несомненно, что эти гончие произошли от смешения английских гончих с костромскими, именно от салтыковских, и что они имели мало общего с прежними мустафинскими, с которыми в конце прошлого столетия охотились на медведей^**.

^* (Ауербах полагал, что еще в 80-х годах эти гончие велись у них, в родовом имении Сухотина с. Богданове (в 18 верстах от Костромы, вверх по Волге).)

^** (В. О. "Рассказ о псовой охоте". - "Журн. конноз. и охоты", 1843, II.)

Павловские гончие, по словам того же г. Ауербаха, были собаки очень крупные, необыкновенно ладные, черные с серым подшерстком, в малых красных подпалинах на бровях и груди; они отличались необыкновенною силой, полазистостью, злобой и паратостью; голоса имели чрезвычайно звучные, хотя без особенного залива: они как бы плакали. Далее Ауербах описывает черного выжлеца в красных подпалинах чисто павловских собак - рослого, на сухих ногах, с замечательно сухой головой, с умными черными глазами навыкате, который обладал голосом "с таким страшным заливом, что подчас жутко становилось, а когда гнал по-зрячему, то буквально орал, как будто его драли в три арапника". Васьков говорит, что Павлов раздавал гончих щенят для выкормки своим крепостным (именно новобрачным); этим избегалось развитие чумы, неизбежной при псарном содержании, и развивалось чутье собак и верность в гоньбе. "Осенью по первым порошам (?) от крестьян собак отбирали и соединяли в стаю. Приездка их была трудна, но зато стаи выходили дивные"^*.

^* ("Журн. охоты" Мина, 1858, IX.)

Н. П. Кишенский, замечая совершенно верно, что павловские гончие были мешаные и уже утратили тип костромских, однако ошибается, говоря далее, что это произошло потому, что владелец их увлекся старинными русскими гончими, которых неоднократно скрещивал со своими костромскими. Вероятнее предположить, что павловские гончие произошли от очень удачного скрещивания польских черно-подпалых гончих с костромскими. Во всяком случае, сомнительно, чтобы павловские гончие произошли, подобно мустафинским, от помеси костромских с английскими, как полагает г. Н. Соколов^*.

^* ("Русск. охотник", 1891 г., стр. 783.)

Н. П. Кишенский на основании многочисленных расспросов старых охотников полагает, что уже в тридцатых годах в Костромской губернии было только четыре стаи кровных костромских; остальные стаи были только мешаные. Хотя он не поименовывает владельцев, но в числе кровных стай он, очевидно, разумел и знаменитых гончих А. И. Зюзина, который завел свою стаю от гончих Арслан-Алея с небольшою примесью не менее кровных мустафинских (старинных, т. е. до смешения их с английскими). По словам Ауербаха, зюзинские гончие были крупного роста, страшно злобны и параты и отличались необыкновенными голосами, подобными реву с завыванием, увековеченным Некрасовым в поэме "Псовая охота" ("Заревели зюзенята, запищали кашперята")^*.

^* (...в поэме "Псовая охота" ("Заревели зюзенята, запищали кашкерята"). - Из контекста получается, будто последняя фраза является цитатой из поэмы Н. А. Некрасова "Псовая охота". Однако ничего похожего (и по размеру) в поэме Некрасова нет.)

Наоборот, кашперовские гончие отличались тонкими, пискливыми голосами и, вероятно, происходили, согласно мнению г. Н. Соколова^*, от смешения костромских с польскими (паратыми?). Едва ли не к зюзинским гончим или к тому же типу настоящих костромичей принадлежали гончие Рославлева в Саратове, из-под которых струнили волков, даже матерых^**.

^* (Кашперовские гончие, по словам г. Соколова, велись до последнего времени у генерала Железнова, который в середине 80-х годов переселился из Костромы в Вятку.)

^** (Рославлевские гончие пользовались в Саратовской губ. и соседних такою славою, что когда после смерти владельца (в 60-х годах) два смычка достались его любовнице, то она долгое время жила только продажею щенков.)

Кроме кашперовских в Ярославской губернии славились (в сороковых годах) как по своей съездке, паратости и верности гона, так и по порядку, в котором содержались, гончие А. А. Волкова, также ратаевские гончие^*.

^* (Ратаевская охота, как видно из объявления в "Московских ведомостях", продавалась в составе 17 смычков и 20 борзых в 1852 году (см. № 143 "Моск. вед.").)

В 50-х годах пользовались известностью костромские или, вернее, близкие к ним гончие Строева и Полторацкого^*, а затем Н. А. Баньковского и Назимова в Тверской губ., Гурьева, Мусина-Пушкина, Бурцева - во Владимирской. Некоторые стаи Рязанской, Тамбовской и Тульской^** губерний также состояли из гончих с преобладанием костромской крови.

^* (По словам Я. Байкова; по Кишенскому, у Полторацкого были сначала старинные русские гончие. Охота Полторацкого в полном составе была куплена Н. А. Баньковским, от которого гончие перешли к Назимову и уведены были этим последним в Виленскую губ., где, по слухам, стая эта существует и по сие время. Брат покойного Н. А. Баньковского, вновь заводя гончих, приобрел у Назимова типичного костромского выжлеца, замечательного гонца по кличке Варило, от которого и развел своих гончих от двух сук - одной польской и одной англо-русской пегой суки Канарейки, купленных в псовой охоте генерала Тумановского. К. М<ошнин>.)

^** (Тульская губ. больше всех подвергалась влиянию англоманства, несомненно, при участии парфорсной охоты С. М. Глебова, и здесь раньше и полнее всех утратился в гончих тип восточной собаки. Значительно больше сохранился этот тип в губ. Смоленской, Калужской, Курской и Орловской, где типичных костромских гончих много и по сие время, а в недавнем прошлом были их целые стаи. К. М.)

Во всяком случае, к югу от Москвы псовые охотники имели очень превратные и неверные понятия о типе костромских гончих, чем объясняются не раз высказывавшиеся печатно мнения о том, что они недолговечны и подвержены чуме, что они, наконец, не вполне акклиматизировались (в 500 лет!). Это объясняется тем, что охотники имели большею частию дело с полупольскими гончими или же, гораздо реже, с выродившимися от кровосмешения костромичами. Весьма естественно, что П. М. Губин, понимавший под названием костромских гончих разный сброд татар-промышленников, утверждает в своем "Руководстве", что собаки этой породы были различны по полевому досугу, не все гоняли по волкам, бывали и с нижним чутьем и голоса имели не всегда с заливом, а большею частию ровные и тонкие.

Костромские гончие, говорит Н. Кишенский, и не могли быть известны всем охотникам, так как Костромская, Ярославская и Казанская губернии были прежде глушью. Костромскими назывались вовсе не костромские, и наоборот. "В одном уезде Орловской губ. чуть ли не со времен Екатерины II существовала большая охота со стаей замечательно типичных костромских гончих^*, которые, как я убедился на месте, были известны под именем особой польской породы".

^* (Н. П. Кишенский говорит, очевидно, об известной стае Н. П. Охотникова в Ливенском уезде. Стая эта в полном составе до 40 смычков и чистом виде существовала до начала 80-х годов, когда значительная ее часть была истреблена на границе Волховского и Орловского уездов при возвращении из отъезжих полей из Калужской губ. Стая сорвалась у псарей, и часть ее была перебита мужиками, часть перестреляна местными охотниками. Я знаю одного орловского охотника, убившего двух собак этой стаи по первому снегу, приняв их издали за волков. Остатки этой стаи сохранились в охоте Н. П. Охотникова до конца 80-х годов. Собаки эти имелись у некоторых псовых охотников Орловской губ.; так, мне известно, что они были у старика Наркиза Павлов. Костецкого, современника и товарища по охоте Киреевского, у которого многократно собаки эти по ошибке стрелялись на охотах ружейниками, почему собак этих брали обыкновенно на охоту в ярких ошейниках. Были собаки Охотникова в охоте Скарятина (близ Русск. Брода) Ливенск. у. и у некоторых помещиков Малоархангельского у. В конце 80-х годов в охоте Охотникова уже разводились английские и польские собаки, а остатки костромских разворовывались псарями. Когда я возил Н. П. Кишенского в гости к племяннику Охотникова Н. Н. Рагозину, то из прежних собак у Охотникова нашелся один только осенистый выжлец, который и был подарен мне. К. Мошнин.)

С освобождением крестьян псовые охоты Костромской и Ярославской губерний были окончательно уничтожены и остатки костромских гончих рассеялись по усадьбам, деревням и городам, сделавшись здесь исключительным достоянием ружейных охотников - мелкопоместных дворян, чиновников и мещан. Можно сказать положительно, что ружейникам Верхнего Поволжья, еще в сороковых годах заимствовавшим у ссыльных поляков метод охоты с 1-2 смычками, мы обязаны сохранением этой драгоценной породы, которая в противном случае исчезла бы в помесях с дворняжками и английскими гончими. В противоположность псовым охотникам ружейные всегда избегали даже примеси паратых фоксхоундов, хотя нередко подмешивали кровь польских тяжелых, а еще чаще пеших русских крутогонных гончих, весьма распространенных во всех лесных подмосковных губерниях.

Наоборот, к югу и юго-востоку от Москвы стаи уцелевших здесь псовых охот состояли преимущественно из старинных русских прямогонных, реже костромских гончих с более или менее значительною примесью фоксхоундов, иногда до полного уничтожения основной породы. Русского и костромского типа продолжали держаться очень немногие псовые охотники, притом нового поколения, начавшие охотничью карьеру после отмены крепостного права. Старые же охотники, перемешавшие все породы, только сбивали их с толку, так как у каждого из них было свое, особое представление о костромских гончих. Это происходило оттого, что всех непегих гончих, т. е. не очевидных английских и арлекинов, они считали, за исключением очень брылястых и длинноухих польских гончих, за костромских.

Только в восьмидесятых годах благодаря Кишенскому туман, напущенный охотниками старого закала, несколько рассеялся и молодежь могла убедиться из его образцовых "Записок охотника Тверской губернии о ружейной охоте с гончими", что на обширном пространстве Европейской России существует, как и следовало ожидать, не одна русская порода - костромская, а по меньшей мере три, со многими местными разновидностями, не считая польских рас с их разновидностями, тем более брудастых. Для всех непредубежденных и беспристрастных охотников стали ясными причины необъяснимого прежде противоречия старозаветных авторитетов, редко что-либо понимавших в породах гончих, так как они были или барами, или выросшими на псарне Феопенами дворянского происхождения, производивших русских борзых и гончих из Ноева ковчега.

Между тем как одни старые охотники во всех непегих гончих видели костромских, другие, как С. М. Глебов, даже отрицали существование костромской породы и производили ее от фоксхоундов, третьи устно и печатно, как Н. П. Данилов, проповедовали о бесследном ее исчезновении. Но не странно ли даже предположить возможность полного уничтожения расы, не имевшей никаких недостатков наружных и внутренних, всеми признаваемой за одну из лучших, которая вполне акклиматизировалась в течение 500-летнего существования, составляла не особенно давно огромные стаи и имела довольно обширное распространение. Костромские гончие не могли исчезнуть, так как они не были такими неисправимыми и убыточными скотинниками, как старинные русские гончие, не были так просты ладами и дворноковаты, как пегие русские крутого иные и с гонами кренделем, не были, наконец, так чрезмерно параты и бесчуты, как кровные английские.

Но стай чистокровных костромичей действительно давно не существовало, а были лишь стайки и смычки, кое-где уцелевшие у ружейных охотников; эти костромичи были действительно почти все не вполне чистокровны, так как заключали незначительную подмесь польских или русских пеших гончих. Но следы этой подмеси, раз были установлены признаки отдельных пород, легко уничтожались подбором, и в настоящую минуту можно с уверенностью сказать, что в большинстве гончих не только ружейных, но и псовых охотников преобладают признаки костромских и очень многие из них могут быть названы чистокровными. Исчезли старинные русские гончие, очень редки стали русские крутогонные, осталась лишь одна порода с несколькими разновидностями - порода, которую можно, пожалуй, назвать просто русскою хотя бы потому, что она распространилась по всей России и как бы поглотила все прочие русские породы.

"Трудами многих современных любителей русских гончих (известно только, что пророков никогда не признавали на их родине) они не только значительно очищены в типе, но в настоящее время, мало того что в собаках одной отдельной какой-нибудь псарни, но даже в отдельных экземплярах отдельных владельцев, представляют гораздо более единства и однотипности, чем представляют их представители иностранных гончих собак и даже собак, рождающихся в одном и том же помете современных сеттеров или пойнтеров (не говоря уже о масти), которых все единогласно признают установившимися породами... Встречаются собаки, которые настолько похожи друг на друга, что их смешивают... Русские гончие сейчас однотипнее английских и французских собак"^*. И эта перемена моды на англо-русских вымесков вызвана была главным образом статьями Н. П. Кишенского, и на возрождение костромской породы потребовались какие-нибудь 10-15 лет!

^* (Артынов. "Русские гончие". - "Охотн. газ". 1892 г., стр. 7-9.)

Вот как описывает Кишенский лады костромских.

"Рост этих гончих различен: самые крупные кобели, которых мне приходилось видеть, достигали 15-вершкового роста, но обыкновенный рост колеблется между 12 и 14 вершками; суки обыкновенно вершком ниже кобелей.

Голову костромских гончих можно сравнить с волчьей, особенно морда и нос совершенно как у волка; ноздри широкие, нос широкий и плоский, сильно выдающийся вперед и очень подвижный. Череп узкий, борзоватый, с развитым гребнем. Костромские гончие изо всех русских наиболее узкоголовы, что придает их голове сравнительно с широкой и мускулистой колодкой борзоватый вид, но тем не менее между ушей голова шире, чем во лбу, и при скошенном лбе сохраняет неизменно удлиненную клинчатую форму; развит сильно затылочный гребень, так что заметно на глаз выдается.

Уши очень маленькие, угольником, висячие, при возбужденном состоянии заворачиваются назад и прижимаются к шее, причем закладываются, как у борзой.

Глаза средней величины, черные (вернее, карие) или желтые (бывают очень светлые), блестящие^*.

^* (Но не светятся в темноте, как утверждает Н. П. Данилов.)

Шея очень толстая, с подгрудком (шея вообще замечательно крепкая и мускулистая, что при волчьей гриве совершеннолетних выжлецов делает ее особенно массивной; у выжловок шея лишь в редких случаях походит на шею выжлецов, а обыкновенно несравненно легче и тоньше).

Колодка замечательно развитая; ребра бочонком, спускаются ниже локотков, у некоторых пальца на два, что придает собаке несколько борзоватый вид, так как образуется значительный подрыв.

Грудь никогда не бывает особенно широка, но всегда выпуклая; зад широкий, хорошо сформированный.

Ноги толстые, сухие, мускулистые, сравнительно с колодкой несколько коротковаты, отчего собака кажется низкой и длинной.

Лапы, особенно передние, очень широкие, следистые (но никак, однако, не плоские, а весьма схожие сформировкой с лапами волка).

Хвост всегда короткий, толстый в начале и тонкий к концу, изогнут довольно круто; во время гона или быстрого розыска стелется горизонтально.

Псовина на голове, груди и ногах гладкая, на шее и спине довольно длинная, очень жесткая, с мягким подшерстком; над плечами и на шее ость особенно груба; на боках гораздо мягче, на ляжках длинная, на хвосте очень густая; вообще хвост по форме похож на хвост лисенка или волчонка.

Типичная масть костромских гончих серая или черная с серым подшерстком, в больших желтых подпалинах, но бывают желтые под красноватою спиною (желто-багряные) и черно-пегие в желтых подпалинах, черные пежины с серым подшерстком. У костромских гончих часто бывают белые загривины и белый конец хвоста^*.

^* (Очень много костромских гончих бывает под чепраком, т. е. собака желтая с темной спиной; у таковых чепрак обыкновенно волчьей масти или серый с черной остью ("Руж. ох. с гончими". <"Пр. и ох".>, 1879, VII, 13). Что касается белой загривины и белого кончика хвоста, то, принимая во внимание свидетельство столетнего старика псаря, приведенное Кишенским, подтверждаемое Я. Байковым, видевшим старинные рисунки костромских (см. выше), надо признать, что эти признаки не только допустимы, но даже могут назваться типичными. На основании полного тождества склада, голосов и охотничьих качеств пегих гончих (наприм., почти белых бурцевских) Кишенский тоже называет костромскими, а не особою породой, но вероятно, эта масть произошла от вырождения или какой-нибудь примеси, которая сохранилась только в окрасе. Теперь большая часть костромских имеет белые отметины (на груди, на шее, на лапах), но подбором можно отвести гончих без отметин ("Пр. и ох"., 1879, VII, 178).)

Если глядеть на костромскую гончую издали, то она очень похожа на волка, бег ее совершенно волчий; тот же, по-видимому, тяжелый аллюр, тот же, как будто отстающий и несколько низкий зад сравнительно с передом; на охоте часто случается, что крестьяне, видя костромского рослого выжлеца, в особенности если он под чепраком, кричат на него, как на волка.

Неоцененные достоинства костромских гончих заключаются в их необыкновенно сильном верхнем чутье, замечательно сильных и красивых голосах и необыкновенной вязкости. Если держать гончих разных пород и охотиться то с теми, то с другими, невольно поражаешься превосходством чутья костромских гончих. Самая манера розыска выказывает сильное чутье: тогда как другие гончие старательно выслеживают зверя, костромская гончая несется полным карьером, высоко подняв голову, изредка вдруг осаживая и изменяя направление, и к логову зверя бросается верхним чутьем замечательно далеко. Гонит она, не опуская головы, т. е. чует и ведет след, не нюхая его по земле...

Голоса костромских гончих, если можно так выразиться, очень фигурные: обладая настоящим длинным заливом без перебоя и необыкновенною силой, у одной и той же гончей после залива голос не однотонный, т. е. каждый взлай делится на несколько нот, которые не разделяются, а переходят одна в другую: так, начиная дискантом, переходит постепенно в бас или наоборот; поэтому голоса необыкновенно продолжительны. Отрывистые, мерные голоса бывают только у самых низких глухих басов, залив и гон которых совершенно однотонный... Некоторые костромские выжлецы редкоскалы, в особенности по красному зверю, по которому голос у них троится; суки, наоборот, по красному гонят очень часто.

Костромские гончие очень вязки, вязки до сумасшествия. Случалось, что зимой в глубокий снег, который держал лисицу и не держал собаку, увязавшись за лисицей, эти гончие пропадали по двое суток. Обезножевшая, подбившая костромская гончая, еле передвигая больные ноги, все-таки гонит. На зверя эти гончие очень злобны; стая гонит или клубком, или треугольником, с мастером впереди.

Паратость и выносливость костромских гончих вполне зависят от их выращивания и содержания; если выращивание щенков производится правильно, то и собаки выходят паратые и очень выносливые, так что немного уступают в этом отношении старинным русским^*; но костромская порода относительно выращивания самая щекотливая: щенки сильно болеют; особенно много их умирает в то время, когда их перестает кормить мать; поэтому завести хорошо слаженную стаю костромских гончих вовсе не легко^**. Многие щенки хотя и переживают болезнь, но она отнимает у них силу и рост и портит голос, так что в хорошую стаю они не годятся^***. Взрослые собаки требуют частого упражнения, иначе перестают есть и страшно худеют (это тоже опасно; некоторые собаки от этого умирают или сильно жиреют, что вредно для чутья). К корму костромские гончие не жадны и едят сравнительно мало; чтоб они были в порядке и полной силе, им необходима мясная пища.

^* (Однако кровные костромские в гористых местностях непригодны: на крутых спусках и подъемах они идут молчком, к тому же в горах скоро устают. Самые лучшие здесь - помесь костромских с английскими. Все это понятно, так как костромские выведены в равнинах, но, приучая постепенно, можно выдержать из них добрых гончих и для гористой местности ("Пр. и ох.", 1879, IX, 359). Кишенский замечает также, что костромская порода начала вырождаться в очень пешую и сырую, чему виною ружейные охотники, в руках которых находятся, по-видимому, лучшие экземпляры этой породы; они нарочно выводили пеших в ущерб охоте из ложного понимания достоинства ружейных гончих ("Пр. и ох.", 1879, IX, стр. 375).)

^** (К холоду костромские гончие гораздо чувствительнее пеших крутогонных, и им нужна крыша и хорошая густая подстилка.)

^*** (Костромские гончие всегда родятся без серого подшерстка, а чепрачные - черными в очень маленьких подпалинах с редкими желтыми полосками на боках ("Пр. и ох.", 1879, VII, 196). Уши, как у всех русских, стоячие, пока не проглянут.)

Характер костромских гончих несравненно мягче, чем у старинных русских, но все-таки наездка стаи довольно трудна. Костромская гончая так увлекается охотой, что забывает все на свете, просто дичает и нередко в буквальном смысле не дается в руки. К людям эти гончие необыкновенно добры и ласковы. Часто приходится слышать, что костромские гончие всегда режут овец, - это сущий вздор; дело в том, что их смешивают со старинными русскими, тогда как на самом деле только немного более способны на подобные безобразия, чем другие породы, и их нетрудно совершенно отучить..."

П. М. Губин, к сожалению, подобно большинству псовых охотников совершенно незнакомый с трудами Кишенского, в своем "Руководстве" описывает не то костромскую, не то пешую круто-гонную, поэтому описание его несколько противоречит описанию Кишенского, хотя иногда и дополняет его.

"По виду костромская гончая среднего роста, длинновата и низка на ногах; при этом очень ребриста, широка и высокопереда. Кроме того, очень шерстиста, шерстистее прямогонной гончей; всегда веселая и самая смирная (т. е. не драчливая с своими собаками), из всех пород гончих собак". (Шерстистость и очень смирный нрав - признаки пешей крутогонной гончей, но не русской круто-гонной, описываемой Губиным, составляющей помесь с западными.)

"Голова вострочутовата и составляет исключительный (?) признак или особенность породы костромских гончих собак: во лбу между ушей широка, а к чутью сужена. (Эта особенность еще резче у пеших крутогонных, более короткомордых.)

Чутье средней длины, прямое и от основания к концу суженное, но с тем вместе достаточно развитое.

Глаза большие, навыкате, веселые и всегда темного цвета". (Это неверно, и большие выпуклые глаза - признак подмеси английских; цвет глаз соответствует масти, но так как костромской гончей всего более свойствен серый окрас, то глаза б. ч. желтые. Кишенский совершенно справедливо заметил позднее^*, что глаза костромских имеют особую форму и своеобразное выражение, именно не злое, как у английских, а острое.)

^* ("Русск. охотник", 1891, стр. 290.)

"Уши полувисячие и составляют исключительный признак единственно породы гончих костромских собак". (Здесь опять-таки видно, что Губин называет костромскими пеших крутогонных или помесь с ними, т. к полувисячие уши свойственны только этой породе, а у костромской они короткие, но висячие.)

"Ребра низкие, ниже локотков и бочковатые.

Спина прямая, как бы покатая к заду и без всякой напружины. Шея толстая и короткая. Мочи широкие, крепкие; тело мускулистое, твердое, портки очень развитые. (Широкие мочи не указывают борзоватости склада, присущей костромской, а свойственны пешей гончей.)

Ноги прочные, сухие и крепкокостистые, лапа круглая, в комке; постанов ног правильный; задних прибылых пальцев никогда не бывает; вообще костромские гончие должны быть на ногах низки и высокопереды. Стоять должны на коготках.

Гон прямой, но более изогнутый и короткий, чем у прямогонных гончих, и притом постанов гона более крутой, т. е. от основания приподнят кверху в виде серпа..." (Такой гон бывает только у пеших крутогонных.)

"Шерсть длинная сравнительно с шерстью прямогонных гончих, но так же плотно прилегает к телу собаки и так же неравномерно покрывает корпус собаки, а именно: на шее и верхней части спины длиннее, чем на боках, на голове, ушах и ногах очень короткая, атласистая, гладкая, а на ногах и нижней стороне гона пушистая; и хотя пушистость эта резче означается у костромских гончих, чем у прямогонных (в особенности с основания гона, вследствие чего гон кажется к концу совершенно заостренным), но тем не менее эта пушистость шерсти не должна представлять ни привеса, ни уборной псовины. В возбужденном состоянии костромская гончая также щетинится и опрокидывает шерсть на спине и шее наперед". (Шерстистость и пушистость шерсти - признак пешей крутогонной.)

"Цвет шерсти у костромских гончих серый, соловый, каурый, подласый; реже черный, но непременно с серым подшерстком и в подпалинах, с очками; и так же редко бывают пегие означенных мастей. Вообще костромские гончие бывают более светлых мастей, чем прямогонные, хотя белых совсем точно так же не бывает.

Характер веселый, смирный и очень привязчивый к зверю, при этом очень послушный и потому всегда вежливый. Но несмотря на это, относительно привязчивости к зверю костромские гончие необыкновенно разнохарактерны, так, например, одни необыкновенно привязчивы к волку и бывают замечательными зверогонами, другие бывают хорошими красногонами, а есть и такие заядлые зайчатницы, что с ними ничего ровно не поделаешь при езде по волкам..." (Очевидно, Губин опять имеет в виду пеших крутогонных, которые послушнее и вежливее костромских, но зверогонами бывают редко, тогда как все костромичи гоняют по лисе и (в стае) по волку.)

"Полаз веселый, постоянно на скачках и у некоторых заемистый; при этом очень добывчивы и водят всегда во все ноги, преимущественно на верхнем чутье, хотя бывают костромские гончие и с низким поиском. Вдобор по красному зверю некоторые зверогоны идут хорошо, но точно так же, как и некоторые зайчатники имеют слабость покрикивать на жирах". (Нижнее чутье и последняя привычка замечается только у пеших или помесей их с костромскими.)

"Паратость средней ноги, но неутомимость их замечательная.

Голос у костромских гончих преимущественно ровный или тонкий и в большинстве яркий; но иногда бывает и с заливом. Очень крупных голосов у костромских гончих никогда не бывает". (Отсюда следует, что г. Губин никогда не слыхал и не видал настоящих костромских.)

"Злоба у костромских гончих также неравномерна: есть собаки мертвой злобы к волку, а есть и совсем не берущие". (Все костромские берут волка.)

В последнее время П. Н. Белоусов и А. Д. Бибиков составили "Описание типичных признаков современной русской гончей"^*. Описание это действительно относится не к типичной костромской гончей, которую имел в виду Н. П. Кишенский, а к новому и наиболее распространенному типу, сохранившему признаки других пород, именно русской пешей и польской.

^* ("Природа и охота", 1896 г.)

"Голова клинообразная, не дворноковата, сухая и пропорционально росту и колодке не должна казаться большой.

Лоб плоский, шире между ушами, чем к чутью, и переходящий к нему весьма незначительным переломом, без прилоби.

Затылок ограничивается или мало обозначенным соколком, или же скругленным закатом. Во всяком случае, резко выраженный при узком лбе соколок есть порок для современной русской гончей.

Проточина, идущая от переносицы к затылку, не должна представляться во лбу глубокой ложбинкой, а начинаясь между глаз, она постепенно исчезает к затылку.

Чутье не короткое по отношению ко лбу, а удлиненное, сухое, не курносое, а прямое и даже лучше с горбинкой, не тупое.

Ноздри черные, развитые, широкие и подвижные, самая конечность носа несколько выдается вперед.

Губы или обтягивают чутье, или же свешиваются несколько (как это наблюдается у выжлецов), однако больших брылей и подбрудка не должно быть. Большие брыл и, подбрудок встречаются у гончих польских, французских.

Глаз темный, карий, изредка желтоватый, но, во всяком случае, не белесоватый, не светлый, не круглый (свиной), не навыкате, а средней величины, часто на слезе. Разрез глаза косой, не узкий.

Ухо короткое, не мясистое и не на хряще, не свернутое в трубку, прилегает к щекам лопушком, не круглое, а угольником. Ухо должно быть посажено не низко, не так, как, например, у французских гончих. У внимательно прислушивающейся гончей ухо вздергивается несколько назад - стремоухость.

Шея мускулистая, не короткая, покрытая длинной щетинистой псовиной, иногда напоминающей собою гриву и баки волка (Добывай, чемпион П. Н. Белоусова).

Плечи мускулисты.

Грудь выпуклая, не узкая, но и не чрезвычайно широкая, напоминающая собою, особенно при вывернутых кнаружи локотках, бульдогов.

Ребро бочковато, спущено до локотков, небольшой подрыв.

Пахи у выжлецов небольшие, у выжловок более развиты.

Спина прямая или с напружиной, без переслежины, не растянутая, с развитыми почками, широкая. Низкопередость - порок.

Зад соответственно переду развитой, но у некоторых гончих при кажущейся высокопередости иногда представляется несколько беднее переда (волчий склад).

Колодка вообще должна быть не растянута, а сбита.

Ноги сухие, костистые, мускулистые, пропорционально длинные, чтобы гончая казалась скорее приземистой, и, во всяком случае, не вздернутою на ногах. Передние ноги совершенно прямые. Локотки не вывернуты. Задние ноги с развитыми черными мясами, с слегка выраженной коленкой, не лучковаты, без коровники и без прибылых пальцев (без шпор). Лапа следистая, кругловатая (не русачья); пальцы короткие, плотно прилегающие друг к другу: лапа в комке.

Гон не низко посаженный, короткий, доходящий до колена, толстый, покрытый густою псовиною, пушистый, но без подвеса, слегка серповидный, при возбужденном состоянии гончая его приподнимает и носит круто. Гон не должен быть в кольце, загнут на спину и не свален на сторону.

Псовина на голове и на ногах короткая, а остальная длиннее и обязательно с мягким подшерстком; собака тепло одетая, по спине, гону и шее щетинистая, без брудастости.

Окрас багряный с чепраком, иногда без чепрака; багряный с черною остью, а также сероватый и черный с желтыми, не резко ограниченными подпалинами.

Черный окрас должен быть обязательно без лоснящегося отлива, с неяркими желтыми или белесоватыми подпалинами. Белые отметины на груди (манишка) встречаются. Белых загривин, белизны ног, достигающей до колен, белого конца гона и вообще больших белых отметин не должно быть.

При нечистопородности современной русской гончей под черно-пегим окрасом часто кроются разные вымески: англо-русские, французско-русские и т. д., а иногда может проскользнуть примесь даже и вовсе не гончих собак (пойнтеров). Посему следовало бы к черно-пегому окрасу относиться с большою осторожностью или же считать его менее типичным, чем багряный, чепрачный, серый и даже черный. Черно-пегие гончие И. А. Бурцева наиболее подходящи по виду к русским.

Рост выжлецов около 15 верш., а выжловок - до 14.

Общий вид гончей русской, во всяком случае, не дворноковатый, как это проповедуют некоторые, а должен быть обязательно породный..."

Как видно, описание это существенно не отличается от описания Н. П. Кишенского, только П. Н. Белоусов резко обозначенный соколок (затылочный гребень, остряк) считает пороком и допускает скругленный закат затылка, присущий только русской пешей гончей и указывающий близкое родство последней с северной собакой. То же самое можно сказать и относительно косого разреза глаз, который тоже свойствен последней породе. Бочковатое ребро, спущенное только до локотков, и небольшой подрыв - признаки подмеси тяжелых польских гончих. Что же касается белой загривины и белого конца гона, то эти признаки несомненно свойственны костромским гончим и могут быть скорее допущены, чем черно-пегость, которая есть только дальнейшее развитие белых отметин. Известно, что белый цвет на одномастных животных появляется прежде всего на груди и на лапах, а затем постепенно распространяется на все туловище. Выше уже было сказано, почему белая грудь, белая загривина (ожерелок) и белый кончик хвоста не только должны быть допущены у костромских, но могут быть причислены к типичным признакам этой породы.

В помесях с другими породами гончих костромская упорно передает большую часть признаков, и при равном количестве крови, т. е. при дальнейшем ведении полукровных собак, последние неизменно возвращаются через несколько поколений к костромскому типу. Эта сила крови костромичей, едва ли не самой чистокровной и древнейшей породы гончих, значительно облегчила труд возрождения породы, совсем, по-видимому, утратившейся в бестолковых помесях с английскими гончими и частию польскими. Об англо-костромских гончих, также польско-русских с небольшою, но очень крепкою примесью костромских и других русских гончих будет сказано в своем месте. Здесь же ограничимся указанием на помеси костромских с тяжелыми и паратыми польскими гончими.

Первая помесь образовалась, как было не раз упомянуто, от скрещивания тяжелых польских гончих, периодически появлявшихся в центральных и северных губерниях. Поэтому неудивительно, что она приобрела постоянные признаки и имеет полное право на название особой породы - польско-костромской. "От смешения с костромскими, - говорит Кишенский в своих "Записках", - образовалась выносливая, отличная во всех отношениях порода, которая существует и по сие время. Признаки этой новой породы следующие: тупая, довольно длинная морда, средней ширины и вышины череп, длинные уши в трубку (?), глаза всегда черные, большие и навыкате, общий склад крепкий и широкий, на невысоких прочных ногах, хвост немного изогнут, масть или черная в подпалинах (подпалины разные), или черно-пегая в подпалинах; у некоторых местами незначительный подшерсток. Голоса этих гончих очень хорошие, у многих с отличным заливом и вообще немного уступают голосам кровных костромичей. Степень паратости, как у костромских, зависит от воспитания и постоянного подбора производителей".

Хотя костромские гончие имеют по складу некоторое сходство с паратыми польскими, но сходство это только поверхностное. Несмотря на это сходство и на то, что костромская вообще улучшает склад и голоса других пород, первая помесь ее с паратой польской, по свидетельству Кишенского, за редким исключением бывает неудачна, тонкого, слабоватого сложения, далеко уступает выносливостью даже польской и скоро разбивается на ноги. Голоса этой породы из рук вон плохи: они как-то странно ломаются и походят на сиповатое хныканье, из которого только порою прорываются резкие дискантовые ноты, похожие на обыкновенные голоса паратых польских. От костромичей ими наследуется тонкость чутья, а от польских - паратость. Мастью помесь выдается и в польских и костромских, но подпалины всегда бывают уже красного, а не желтого цвета.

Как известно, на первых выставках русских гончих почти не было, так как собаки, выставленные псовыми охотниками, имели значительную примесь английских и имели тип фоксхоундов. Всего ближе к костромским подходил выжлец Голос, выставленный г. Шидловским (Харьк. губ.), но в нем было много польской крови. Настоящие русские гончие появились на выставках с 80-х г., причем большинство было отведено от собак, приближавшихся к костромскому типу, резко очерченному Н. П. Кишенским. Наибольший труд по реставрации породы пришелся, как сказано, на долю ружейных охотников, которые всегда, и прежде и теперь, принимали очень малое участие на выставках вследствие недовольства экспертизою псовых охотников, браковавших гончих пешего склада. В настоящее время можно сказать утвердительно, что почти все русские ружейные охотники с гончими имеют почти чистых костромичей и что количество последних превышает число костромских гончих у псовых охотников, из которых многие не держат никаких и охотятся только внаездку или присоединяются к чужим комплектным охотам, подобно мелкотравчатым старых времен.

Первые стаи гончих, приближающихся к костромским, появились в 1880 г. на 5-й очередной Московской выставке, на которой в первый раз преобладали черные с подпалинами и чепрачные, самые типичные для России. Стаи Буцкого, Селиванова и В. А. Шереметева произвели на ней большую сенсацию, особенно две первые, и убедили неверующих и сомневающихся в существовании костромской породы, что она еще не исчезла и может быть восстановлена почти в первобытной чистоте.

Гончие Буцкого (Орловск. губ.) представляли помесь тяжелых польских с костромскими, но уже вполне установившуюся и обладающую постоянными признаками ладов и масти. Это очень нарядные собаки с мясистыми головами и круглыми ушами, короткими и тупыми мордами, круглыми, не очень сухими ногами и лапами, коротким голошерстным и прямым гоном и черною короткою псовиною без серого подшерстка. Костромская кровь сказалась в желтых подпалинах, в отсутствии шпор и придала им более легкости и элегантности.

Селивановские гончие с менее яркими подпалинами, почти все белогрудые и с загривинами, с сильно развитою грудью, коренастого сложения, сухими и короткоухими головами. Польская кровь обнаружилась в кругловатых головах и несколько коротких и толстых мордах, круглом обрезе ушей и отсутствии подшерстка. Один смычок (из пяти) - Соловей и Докука имели сходство с русской пешей гончей, именно чрезвычайною крутогонностью, особенною псовиною на гонах, треугольною формою головы и своеобразным, несколько узким и косым разрезом глаз.

Гончие В. А. Шереметева отличались замечательно типичными для костромских головами, но выражение у них было не острое, как у костромичей, не злое и огненное, как у английских, а угрюмое и апатичное, как у тяжелых польских. Ладами же они много уступали предыдущим.

На следующей (7-й) очередной выставке в 1881 г. отдел русских гончих был представлен еще лучше - стаями Харитова и Н. В. Мажарова. Стая Харитова (подружейная) состояла почти из чистых костромичей, более породистых, чем собаки Буцкого и Селиванова. Много портила их внешность оригинальная темно-бурая (не кофейная) масть, не свойственная костромичам, у которых типичный окрас голубой или черный впросерь; ребра у них, однако, не спускались до локотков или ниже, псовина, хотя густая с подшерстком, но ость на спине и шее мягка (должна быть груба) и головы недостаточно типичны. Никакой примеси в них, однако, не заметно, и вероятно, это выродившиеся чистокровные костромичи^*. Сами по себе гончие Харитова недурно сложены и хорошего роста.

^* (Охотник при стае передавал, что прежде те же гончие были серые в подпалинах и только сравнительно не так давно переродились и пошли бурые с светло-желтыми глазами, которые были прежде несколько темнее. Кишенский, описывая этих гончих, говорит, что он сам имел случай наблюдать чепрачных костромичей, от близкого родства производителей вырождавшихся в бурых и кофейных со светло-желтыми глазами.)

Гончие Н. В. Мажарова (Калужск. губ.) представляли костромских гончих с небольшою примесью английских, сказавшейся главным образом в масти. Головы у них довольно сходны с головами костромских, уши недлинны, и они постоянно держат их заложенными к шее. Собаки эти очень сильно сложены, широки, длинны и толстоноги, отчего казались небольшими и сырыми. Масть кауро-пегая, подпалин почти не заметно, отчего они много проигрывали. Подпалины же, как справедливо заметил Кишенский, - это родовой признак гончих, которые не имеют права быть без них, с чем нельзя не согласиться. Позднее Н. В. Мажаров прибавил к своим собакам, начавшим вырождаться, кровь сел ивановских, которые хотя и имели подмесь польских, но типом были ближе к костромским, чем мажаровские гончие.

Из гончих прочих московских выставок 80-х годов особенного внимания заслуживали гончие И. А. Бурцева (Владим. губ.), Ф. А. Свечина и Столыпина.

Гончие Бурцева ведутся давно, несколько десятков лет, и отличаются оригинальною мастью: они почти белые с незначительными черными отметинами и в ярко-желтых подпалинах. Роста среднего, широкие, с хорошими бочковатыми и спущенными ребрами, с очень правильными, мускулистыми и вместе с тем сухими ногами. "Принимая во внимание их общий склад, - говорит Кишенский, - а в частности голову, которая дворноковата, с высоко посаженными, угловатыми и короткими ушами, косой разрез глаз и особенную, густую с подшерстком псовину, свойственную исключительно русским гончим, я смело утверждаю, что они русского происхождения, хотя и не могу признать их костромскими". Признаки английской крови могут быть, по мнению Кишенского, только в масти, но вероятнее, что белый окрас произошел от замкнутого ведения породы в близком родстве^*. Позднее Кишенский признал бурцевских гончих за особую подпороду, или разновидность, костромских.

^* ("Природа и охота", 1883, II.)

Гончие Ф. А. Свечина происходят от подаренного Ауербахом смычка павловских гончих (Набата и Зажиги), содержавших большую примесь старинных русских. Собаки Свечина отличались злобностью, силою и паратостью и пользовались широкою известностью в Тульской и смежных губерниях. Впоследствии Ф. А. подмешал кровь гончих Буцкого. После смерти Свечина собаки его рассеялись, но кровь их сохраняется до сих пор в гончих Д. Д. Осиповского.

Столыпинские гончие представляли более или менее типичных костромичей, а некоторые столыпинские собаки даже оказались едва ли не лучшими представителями породы (Добывай). Большинство столыпинских гончих имели, однако, вялую мускулатуру и слабые лапы, что, впрочем, происходило, вероятно, от плохой выкормки. Недостатки эти в наибольшей степени были выражены в стае Н. П. Малютина, происходившей от собак Столыпина и в общем весьма однотипной, правильной и нарядной.

Столыпинские гончие в настоящее время вошли в состав большинства псовых стай нового образования и русского типа. Кровь этих собак имеется в значительной части в стаях е. и. в. в. кн. Петра Николаевича и П. Н. Белоусова.

В 90-х годах наиболее типичные костромичи выставляются преимущественно ружейными охотниками, притом не только на московских, но и на петербургских выставках (Общества любителей породистых собак). Особенного внимания заслуживают собаки Н. П. Кишенского и К. В. Мошнина, родственные между собою, а в последние годы - гончие П. Н. Белоусова столыпинских собак. Гончие Кишенского*, показанные на III очередной выставке Общества любителей породистых собак и получившие (за стайку) золотую медаль, а в отдельности большие и малые серебряные, были, надо полагать, самыми породистыми костромичами, когда-либо бывшими на выставках. Все собаки имели типичные головы, прекрасные колодки с крутыми, низко спущенными ребрами (у некоторых пальца на полтора ниже локотков), мощные мускулистые ноги с правильными лапами, характерные для костромских гоны (как у волчат), высокий рост, красивые, энергичные глаза и жестковатую псовину с нежным подшерстком. Н. П. Кишенский ведет свою породу с 1865 года от местных собак Новоторжского уезда, потомств, когда-то славившихся в этой местности охот Полторацкого и Строева и от собак Ратаева. Размеры двух его собак доказывают необычайную мощность сложения.

^* (Примечание К. В. Мошнина. Ввиду значения собак Кишенского для русского собаководства и нередких разногласий об их типе, считаю нужным сообщить свои сведения об их истории с весны 1882 года, когда я первый раз ознакомился с собаками Николая Павловича еще в родовом его имении Велемжах. В то время у Н. П. было 8 гончих собак, а именно: три выжловки и 5 годовалых щенков от них. Две из этих выжловок Галка и Канарейка были рожденные у него, родственницы между собою и происходили от собак Влад. Алек. Полторацкого (породы старинной русской и костромской) и собак Строева (породы русской крутогонной, а именно от Тушилы, несколько раз описанного в рассказах Н. П.). Третья выжловка, по кличке Пера, не была рождена у Н. П., но, как он мне говорил, происходила от собак Ратаева. Три эти выжловки мало походили одна на другую, но все три были бесспорно хороши и весьма типичны для гончих восточной крови. Канарейка была еще не погодовавшая, но замечательно типична для костромской: светло-подпала, чепрачной масти, с очень типичной головой, замечательно маленькими ушами, густо одетая и приземистая на ногах. К сожалению, она была крошечного роста; хороша была в гоньбе, с фигурным голосом, и впоследствии давала отличных щенков. Галка была рослая, сухая выжловка, черной масти, в светлых подпалах, по голове типична для русской собаки. Н. П. объяснял ее тип в русских собак Полторацкого. Третья выжловка Пера светло-чепрачной масти была и складна и типична, не нравился мне только ее несколько раздвоенный череп и выпуклый глаз. Все три выжловки имели самые незначительные белые отметины и вполне правильные, коротковатые и пологие гоны, хорошо одетые.

Щенкам только что минуло год, и они при мне наганивались. Я в первый раз видел собак Кишенского, и на меня, как на любителя гончих, они произвели сильное впечатление, а потому я этих собак как сейчас вижу перед собою. Все щенки происходили от одного и того же кобеля Набата, отца и Канарейки и потому идущего от тех же собак, что и Галка и Канарейка, которого я уже не видал, т. к. он уже угас в предшествующую осень, так что выжлецов-производителей у Н. П. в то время не было. Из этих щенков один был от Галки, по кличке Канарей; он был у Н. П. до последних годов в числе производителей и его знают многие охотники. По типу он еще более выкинулся в старых русских гончих Полторацкого, чем его мать Галка. Остальные 4 щенка были дети Перы, а именно: Шумило II, оставленный Н. П. у себя производителем, и два выжлеца и выжловка, кличек не помню, подведенные им е. и. в. великому князю Николаю Николаевичу. Шумило II один отличался от всех остальных собак своим крепко согнутым в кольцо гоном, не помещавшимся на спине и складывавшимся то на одну, то на другую сторону. Придавало это ему очень молодцеватый и энергичный вид.

Все гончие Н. П. Кишенского идут от этих 5 собак: Канарейки, Галки, Перы и сыновей двух последних от отца Канарейки Набата, Канарея и Шумилы II. Выставленный в Петербурге Барсук II, размеры которого выше помещены, сын Канарейки и Шумилы из 1-го колена.

Во избежание кровосмешений Н. П. Кишенский был вынужден искать производителей на стороне, по возможности костромского типа. Все такие производители оказывались мешаными, что сказывалось по щенкам, и потому для упрочения признаков являлась необходимость в строгом подборе и в выращивании иногда совсем ненужных пометов. За этот период Н. П. пользовался следующими сторонними производителями.

1. В 1882 г. Пера была повязана с выжлецом Узнаем из охоты Лодыженского. Выжлеца этого я не видел, но видел щенков (6), из них два были по масти арлекины, выжлец Шатало, купленный П. С. Карцевым, и выжловка Шнырка, оставленная Н. П. у себя и пущенная в породу. Масть арлекинов, выкидывающаяся и теперь в собаках Кишенского, подтверждающая упорство этого признака, происходит от Шнырки. Впрочем, кроме масти на тип эта кровь не отозвалась: и Шатало, и Шнырка, и их дети отличались вязким и хорошим гоном. Голоса их были неважны, но значения это не имело, т. к. в общем превосходные голоса - отличительный признак гончих Кишенского.

2. Вскоре после того Н. П. Кишенский получил в подарок (через меня) от Б. Н. Костецкого из Малоархангельского у. выжловку хотя и неизвестного происхождения, но довольно типичную для костромской, хотя, несомненно, с примесью польской крови. Кровь этой выжловки постепенно стушевалась в породе.

3. Несколько лет тому назад одна выжловка Н. П. была повязана с Брызгалой Ф. А. Свечина; щенки этого помета пошли в породу.

Кроме того, известно мне, что Н. П. брал пометы от своих гончей с лайкой (Кокченом), но вернее всего, что это простые опыты, тем более что вряд ли в настоящее время имеется существенная необходимость обновления крови.

Из всего вышесказанного следует, что гончие Кишенского, в том виде, как они есть, бесспорно составляющие в настоящее время свою породу, вполне обособленную, являются результатом подбора под вполне определенно составившийся тип. Этот тип, вполне установившийся, олицетворяет собою вкус владельца и по корню и характеру несомненно является типом восточной собаки, но вполне обособленным и значительно уклонившимся от тех родоначальников, которых я видел в 1882 г. и выше описал. Достаточно указать на значительные белые отметины, покрывающие всю шею, грудь, ноги, часть морды и хвоста и обращающие масть почти в пегую, да на громадный рост гончих Кишенского, чтоб убедиться, что это так.

В то же время (в 1885 г.) Н. П. любезно предложил мне выписать из его книг родословную бывших тогда собак, которые я при сем и прилагаю. Отмечены те собаки, которые в то время были в живых и которые являются родоначальниками породы. К. Мошнин.)

Мнения о полевых достоинствах гончих Кишенского разноречивы, но все сходятся на том, что это гончие очень кровные, устойчиво передающие в потомстве свои признаки; и если не все взрослые собаки, приобретаемые у Кишенского, бывают хорошими гонцами, то это зависит от недостатка практики, так как потомство уже обладает выдающимися полевыми качествами^*.

^* (М. Соболев, державший гончих его породы с 1886 г., говорил ("Русск. охотн"., 1893 г.), что они по выносливости могут назваться железными, имеют отличное верхнее чутье, полазисты, вязки, даже до крайности; голоса хорошие, а у некоторых поражающие. Страшно злобны на волка. Выращиваются, однако, трудно. П. Симонович одновременно писал также, что из 11 купленных им собак не было ни одной плохой; паратость их была такова, что зайца они сганивали в 1¹/₂ часа; не подбивались после 3-4-дневной беспрерывной охоты. Замечательно стайны - никогда не разбивались и не гнали двух зверей. Между ними не было ни одного скотинника, даже раненого зайца не рвали, так что многие, имея в виду их вежливость к людям, предполагали отсутствие злобности; между тем они были страшно злобны к чужим собакам. Л. П. С.)

Гончие К. В. Мошнина происходят от костромских гончих Баньковского, а в 80-х годах к ним была прибавлена кровь гончих породы Кишенского. Сказка, бывшая на XIV выставке (московской), происходила от последних собак, по породе костромская с примесью старинных русских гончих. Это была среднего роста выжловка правильных ладов, серой масти, в больших бледных подпалинах, почти чепрачная, с белыми ладами и белым кончиком гона. Узнай и Голос XVII очер. выставки от Сказки и Кабана Кишенского были очень породистые собаки с типичными головами ( у Узная порочные спина и ноги), без всяких признаков прилобистости, с приподнятым затылком, длинной красивой мордой и выдающимися, широко раскрытыми ноздрями. Уши треугольником, без подпорок, но недостаточно короткие. Масти одной из самых типичных - серой в грязновато-желтых, очень больших подпалах. Глаза большие и строгие, серьезные. Белогрудые, с загривиной, белоногие и с белыми концами гонов, что для костромской породы Кишенский считает очень типичным, хотя и не необходимым признаком.

"Гончие Н. П. Кашкарова из Рязани происходят от выжлеца Левашева костромского или скорее помеси костромского с старинной русской гончей и от арлекино-костромской выжловки Галки породы Кишенского. Гончие Левашева в свое время пользовались большой известностью и отличались замечательными полевыми качествами. Выставленный помет указанных собак доктором Кашкаровым по типичности и правильности своей обратил на себя всеобщее внимание. Лучшие собаки г. Кашкарова Соловей и Чайка перешли к г. де Пельпору, которым была выставлена от них хорошая однотипная стая русских гончих.

Гончие Белоусова составились в последние годы приобретением собак русского типа из разных охот. Сюда вошли собаки, купленные от де Пельпора, потомство Добывая Столыпина и др. Стая г. Белоусова фигурировала на всех последних московских выставках и, благодаря обилию материала и хорошему подбору, представляется весьма однотипной и складной.

Совершенно такого же сборного происхождения является выставлявшаяся на московских и петербургских выставках стая е. и. в. вел. кн. Николая Николаевича и Петра Николаевича и принца Ольденбургского. В образовании этих стай вошли главным образом гончие П. Ф. Дурасова, весьма типичные как русские собаки, гончие Столыпина и покойного Свечина и Пичулидзе. Благодаря строгому подбору и размерам стаи, стая эта доведена до совершенства по подбору и однотипности и является в настоящее время образцовой стаей русского типа для псовой охоты.

Гончие С. А. Баньковского, выставленные в Москве, как сказано, происходят от Варилы, костромского выжлеца брата владельца, перекупленного у Назимова и двух англо-русских и полупольских сук г. Тумановского. Впрочем, в собаках этих весьма наглядно обнаружилась сила крови русского производителя, влияние которого сказалось столь сильно, что первый помет его от пегой англо-русской выжловки Канарейки был весь весьма однотипным, русского типа. Смычок этих гончих был куплен с выставки г. Бибиковым. Это были очень рослые и сухие собаки костромского типа, с характерными головами, черно-серой в грязных подпалинах масти, с небольшими загривинами и отметинами на гону. В настоящее время все собаки С. А. Баньковского перешли к молодому ружейному охотнику барону Н. Н. Корфу, и надо думать, что подбором в них самих или скрещиванием с родственными им породами легко может быть восстановлен их первобытный тип" (К. Мошнин).

На выставке тамбовского отдела Императорского общества охоты (1891 г.) обращали на себя внимание гончие Н. П. Траковского, происходившие главным образом от известных жихаревских. По описанию, это были собаки с довольно сухой мордой, губами без брылей, с ушами, поставленными относительно высоко, средней величины, спущенными треугольником, выразительным, большим навыкате темно-коричневым глазом, толстой шеей, широкой грудью, совершенно прямою спиною, бочковатыми, низко спущенными ребрами, на довольно толстых, но сухих ногах с развитыми черными мясами, до 14 вершков; гон серповидный с подпушкой, шерсть с подшерстком, цвет муругий (?) в подпалинах, некоторые шерстинки (особенно на спине) отливают чернотой; общий вид дикий, напоминающий волка^*. Гончие эти известны всем тамбовским охотникам по злобности, добычливости, паратости и настойчивости; они имеют прекрасный залив, полазисты и хорошо гонят по красному зверю (по лисе и волку). Судя, однако, по ушам, глазам, ширине груди, развитым бедрам, надо полагать, что это скорее старинные русские гончие, а не костромские, тем более что, по Губину, гончие А. С. Траковского были именно этой породы.

^* (Н. Сталь. - "Прир. и охота", 1891, IV. Окрас, вероятно, багряный с темным оттенком, т. е. черными кончиками волос.)

На Киевской выставке собак 1893 года была также очень замечательная и однотипная стая костромских гончих князя Паскевича (кажется, Минской губ.), получившая золотую медаль. Это были рослые (около 14 в.), сухие, замечательно костистые собаки, черные, с довольно яркими подпалинами, большинство (?) с серым подшерстком; ребра достаточно глубоки и очень широки (бочковаты?), крестец очень широкий и сильный, ноги сухие, костистые и довольно низкие; собаки хотя и длинны, но не растянуты. Голова и уши типичны для костромских (?), гон некруто загнут, шерстист, и вся собака тепло одета. Судя по масти и бочковатости ребер, в них должна быть сильная примесь тяжелых польских гончих.