Комариная камарилья

       Летит птица не синица: носок
 тонок, голос звонок — кто ее убьет,
 тот свою кровь прольет. 
                             Загадка

В 1878 году Хайрам Максим (через пять лет он изобрел знаменитый пулемет) устанавливал электрические фонари возле шикарного «Гранд юнион отель» в Нью-Йорке. Инженер заметил, что новинками электротехники интересуются не только американские и заезжие буржуа, но и представители животного мира: вокруг трансформатора суетились комариные толпы. Судя по пушистым гусарским усам, то были самцы, ибо у комарих усы неважнецкие. К тому же насекомые слетались, лишь когда трансформатор гудел. Максим подобрал камертон и стал собирать усатых кавалеров и без трансформатора. Безусых же созвать не удавалось.

Culex pipiens

Так инженер сделал зоологическое открытие: усы комаров — это не что иное, как уши, а трансформатор притягивал ухажеров обманом — его монотонный голос напоминал заунывный для нас и чарующих для комаров писк крыльев самок.

Энтомологи подняли Максима на смех: мол, такого не бывает потому, что не может быть никогда. Научные журналы посчитали ниже собственного достоинства обнародовать столь примитивные эксперименты, а заодно и вывод... Дилетант! Тогда Максим изложил свои наблюдения в письме и послал его в тогдашнюю «Тайме». Она материал напечатала.

Через семьдесят лет вплотную занялись комарами—переносчиками лихорадки, и Максим был оправдан в глазах ортодоксов. А эксперименты наиученейших энтомологов были тоже немудреные. Комариху подвешивали на тонюсенькой проволочке. Если она махала крыльями, самцы направлялись к ней с галантными намерениями. Если же ее крылья молчали, даже горячие ухажеры пролетали мимо.

Слух у самцов оказался неважным: песня им слышна не далее чем в 25 сантиметрах. Более поздние и более хитроумные опыты поведали, что усы дрожат в такт крыльям самок своего вида, то есть действуют как избирательные приемники, слабо реагирующие на колебания другой частоты. Это очень удобно. Более того — необходимо. Иначе самцы извелись бы понапрасну: комарихи разных видов взмахивают крыльями от 300 до 600 раз в секунду. Попробуй без дрожи в усах найти суженую.

Слух для комаров — дело наживное. Лишь спустя несколько дней от роду, повзрослев, став женихами, они начинают слышать крылья самки: волоски на усах, прежде безвольно свисавшие, к свадьбе принимают боевое положение — начинают топорщиться. Был комарик-комаришка, стал комар-комарище. Усы не позволяют юному существу тратить силы на в полном смысле слова бесплодную погоню. Да и молоденькие, еще не созревшие комарихи заботятся о том, чтобы сильный пат не попал впросак — поют не так, как невесты.

Может сложиться впечатление, будто комары слушают только друг друга. Вовсе нет. Право, не знаю, чхо им больше по вкусу — балалайка или саксофон, но к низким звукам у них чувствительность хуже, а к высоким — лучше, чем у человека.

Вроде бы на комариных усах пора ставить точку. Однако недавно выяснили, что усы не только уши, но еще и носы. На кафедре энтомологии Московского университета это комариное украшение сперва сушили, потом напыляли золотом, чтобы сделать крошечные срезы. Срезы фотографировали под электронным микроскопом. И вот на усах (!) нашли реснички (!). Строение ресничек безошибочно свидетельствует, что комары и вправду нюхают усами или ушами, если вам так больше нравится. Причем в усах молекулы пахучего вещества попадают в жидкую субстанцию, как и в собачьем, как и в нашем с вами носу. Кстати, бывает ли у комаров насморк?

А вот облизнуться им не дано: язык у них главным образом на ногах. Ничего не поделаешь — ноги лучше хоботка знают толк в гастрономии: на хоботке вкусовых чувствительных волосков меньше, чем на одних только передних ногах. Лохматы и средние лапки, задние же подкачали — почти лысые, лишь несколько вкусовых волосков.

Сотрудники МГУ, раздражая растворами хлористого калия, сахарами и аминокислотами волоски с подсоединенными к ним крошечными электродами, узнали, что сахарный датчик на лапке комарихи приходит в возбуждение, если соприкасается с аминокислотами — лизином, аланином, гистиднном. Это не вызвало удивления — все они содержатся в крови и поте человека и животных. Комарихи тут давно вошли во вкус.

Жаль, что в научной публикации, откуда взяты эти сведения, не сказано про молочную кислоту, которая вроде с ума сводит комарих. Этот запах обеда (компонент пота) они будто бы чуют за тридевять земель. Но чем — усами или ногами? А чуют здорово — по некоторым сведениям, голодные комарихи могут обнаружить стадо в трех километрах! Вряд ли такого добьешься с помощью ног: контактные хеморецепторы на лапках — это оружие ближнего боя для правильного нанесения укола. Так что без усов и самой очаровательной комарихе было бы худо.

 Комар комару ногу не отдавит.
                     Пословица

Всемогущий человек без труда отдавит или оторвет комару ноги. Если выдернуть не все, а только передние, все равно комар не сможет как следует уцепиться за гладкие покровы цветка — свалится, не выпив ни капли безалкогольного сока. А особа, ждущая детей, без крючковатой передней пары ног не проткнет кожу млекопитающего — упор будет слабоват. Комарихи делают больно не со зла: без алой капли не выполнить предназначения матери — не созреют яички.

О том, что крови жаждет лишь крылатый прекрасный пол, догадывались давно. К столь глубокомысленному выводу может привести танец индейского племени криик. Долгие века во время этого номера индейской самодеятельности женщины, изображая комарих, больно щипали мужчин, и те выделывали ногами немыслимые кренделя.

Сперва кажется, будто комарам с ногами не повезло. Например, у шустрых мух ноги короткие и крепкие. А у бледных мучителей, предпочитающих до поры до времени таиться среди хвоинок и былинок, конечности длинные, тонкие, предназначенные не для беготни, а для лазания. Не только коготки на лапках уподобляют комаров альпинистам (те одевают крючья или трикони) — на сгибаемой ветром былинке вряд ли удержишься без присосок у основания коготков.

По конечности можно выяснить и кто кусает.

Переносчики малярии (анофелес), сев на стену или щеку, этаким манером ставят ноги, что задняя часть туловища задирается вверх. Впрочем, во время зимовки и они сидят, как все — держат туловище параллельно поверхности. Других комаров — кулексов (пискунов) и аэдес (кусак) — советуют различать так. У кусак задняя голень длиннее первого членика задней лапки, у пискунов она равна ему или короче. Не правда ли, просто? Поймайте комара, измерьте лапу, и все будет ясно.

Здесь самое время рассеять недоразумение: многие боятся большущих комаров с длинными ногами - долгоножек. Мол, они так могут тяпнуть, что из глаз искры посыпятся. Выдумки это. Племя долговязых великанов не кусается. Они вегетарианцы. Модули же — защита. Нет, добродушные гиганты не лягаются. Сидит себе долгоножка на листике, расставив ноги. И хищники почти всегда вцепляется именно в ногу. Та неожиданно обламывается и дергается вроде хвоста, отброшенного ящерицей. Хишника берет оторопь. Долгоножка же уносит остальные ноги.

Коли зашла речь о том, какие бывают комары, нужно сказать и кто они. Они насекомые. В учебниках написано: тельце насекомых разделено на три отдела: голову, грудь (легких в ней нет, это вместилище мышц, двигающих крылья) и брюшко. Тело сложено из сегментов — насечек. Отсюда и пошло слово «насекомые».

А откуда пошли сами комары? Странный вопрос. Кто не знает, что они — выходцы из болота или лужи.

Иначе думали прежде. Одна легенда говорит, будто комары посланы на Землю великим духом в наказание за гнусные сплетни какой-то бабы. А вот сахалинское племя айнов родословную комаров, слепней и прочего гнуса толковало так. На горе среди племени жил громадный одноглазый людоед. Самый смелый айн отважился на схватку со страшилищем и сумел вонзить стрелу в его глаз. Чтоб от душегуба ничего не осталось, он сжег его тело и развеял пепел. К несчастью, пепел кровожадного тирана превратился в гнус. Но айны рассудили: «Лучше все же страдать от кровососов, чем иметь среди своего народа одноглазого людоеда». Право, лучше!

Заметим, что даже комарихи не всегда лютуют. Они готовы испить воды, особенно в жару, не пренебрегают и витаминизированными соками растений, готовы слизнуть молока, прильнуть к помойке... А кожа животного их интересует только после свадьбы.

Многие на собственном опыте убедились, что лучшие дать комарихе закончить трапезу, нежели прихлопнуть ее на месте. От остатков вонзившегося в кожу хоботка вздуется пузырь. Правда, и от ее слюны зудит место укуса — в ней антикоагулянты, ускоряющие ток крови. Слюна раздражает и ткани растений, усиливая отделение соков.

После того как совет не тревожить впившуюся в кожу комариху я напечатал в журнале «Химия и жизнь», в редакцию пришло вот такое письмо читателя. «Летом в Карелии я (читатель.— С. С.) проделал следующий эксперимент. Все питающиеся мной комарихи (судя по всему, пискуны) были разделены на три группы. Одна группа (15 штук) спокойно насытилась и улетела целой и невредимой. Другой группе (20 штук) я помешал поесть, постучав пальцем по коже около облюбованного места, и комары улетели голодными, но целыми. Третьи были подвергнуты смертной казни на месте преступления (50 штук). Результаты эксперимента таковы: после 15 обедов первой группы—15 вздувшихся и чешущихся пузырей; после 20 обедов второй группы — 3 пузыря (видимо, этим трем комарихам удалось отведать моей крови); на месте уничтоженных комарих — ни одного пузыря! Стало быть, когда некто начинает сосать вашу кровь, то первое побуждение прихлопнуть его на месте, судя по результатам моего эксперимента, единственно правильная реакция».

Кто хочет — повторите эксперимент, интересно ведь лично убедиться, что для вас лучше — слюна или хоботок, то есть казнить комариху, во время ее трапезы или миловать?

После опубликования в журнале предыдущего письма почта из Казани доставила в редакцию новое послание. «Работая в заповеднике, густо населенном комарами, я обнаружил следующее: при поиске места кормления комар осторожен и пуглив, но во время акта кровопития совсем теряет бдительность. Если в это время небольшими ножницами осторожно отрезать заднюю часть его брюшка, комар как ни в чем не бывало продолжает свое дело. Кровь вытекает из образовавшегося отверстия, пока у донора выдерживают нервы, после чего эксперимент прекращается самым радикальным способом, рекомендованным предыдущим комароведом. Возможно, комар чувствует себя сытым по возросшему давлению выпитой крови в желудке; при повреждении брющка давление не возрастает и насекомое сосет о самозабвения. Не использовать ли это в поликлиниках, когда у кого-то необходимо взять кровь для анализа, а он боится медицинских принадлежностей? Ведь всего укус комарика...»

А один из жителей Мурманской области, где комарами пруд пруди, написал в «Химию и жизнь», что, по его наблюдениям, комарихи на теле человека чаще всего стараются вонзить жало в те места, куда врачи-иглотерапевты направляют иглу. Причем комарихи будто бы особенно любят общеукрепляющие акупунктурные точки на кистях рук и предплечьях. Ну не удивительно ли? Вдруг это подтвердится!

Человек, пострадавший от комаров, слепней и даже пчел, может умерить боль, потерев волдыри зеленым перышком лука: его сок в этих случаях действует успокоительно. Иногда помогает и белое молочко одуванчика. Чтобы лук и одуванчик проявили свою силу, рекомендуют выдернуть из кожи вонзившееся жало. Пчелиное выдернуть просто, а вот извлечение крохотного комариного хоботка — предприятие для виртуозов.

Жало комарихи, вернее, ее верхняя губа, неимоверно вытянуто и срезано, как медицинский шприц. Тонкий и нежный шприц не вонзишь без упругих челюстей, покрытых естественным клеем и потому плотно прилегающих к хоботку. Нижняя губа, словно футляр, держит весь хирургический инструмент в плотной пачке. А пачка, понятно, красуется на физиономии.

Присев на корову или на двуногого властелина планеты, комариха копошится, выбирая подходящее место. Затем щетинки (мандибулы) впиваются в кожу, нижняя губа скользит по хоботку и обнажает шприц. Порой его давление превышает давление товарного вагона на рельсы. Но кожа упруга. Предусмотрено и это — шприцу помогают зазубренные челюсти. Они, как пила, ерзают взад и вперед. И вот Дело сделано. Пробуравлена дырка. Введен шприц. Чтобы он не засорился, тут же инъекция слюны. След за этим начинает работать глоточный насос. Он устроен вроде насоса для омывания ветрового стекла автомобилей. Раз есть насос, должен быть и приемник красной жидкости. И вправду, кровь перекачивается в специальный пищевой резервуар. Оттуда она мало-помалу поступает в среднюю кишку, где и идет пищеварение.

Здесь свои сложности. Комарихи, которым повез-ло с алой калорийной каплей, прежде пили жидень-кие растительные соки. Не расстроится ли у них же-лудок? Нет. Хотя и совсем мала комариная средняя кишка, да удала. Она мигом переключает фермента-тивную деятельность на переваривание белков. Не потому ли у комарих в кишке преобладает протеаза а у не меняющих меню самцов другой фермент—.' инвертаза?

Разбухшая самка (она может слопать больше, чем весит сама) норовит спрятаться в тень. Сидит комариха, занимается пищеварением около недели. Вот вроде бы и все. Но нет, не все: одновременно в ее теле зреют яички. Потом она держит путь к болоту или к луже, где на бережке ждет вечера. Ибо таинство разрешения от бремени стыдливыми комарихами совершается под покровом темноты.

Отложив яички, они опять становятся вегетарианками. И снова свадьба... А вот третий брак в средней полосе России практически невозможен — летняя комариха живет лишь два месяца.

Вспомните, с чего началось повествование — нью-йоркские комары липли к трансформатору. И у нас в средней полосе есть удальцы, готовые в поисках милой обломать крылья и ноги. Но куда больше застенчивых. Собравшись в брачный рой, они пляшут в воздухе. Так сказать, ждут приглашения на белый танец. Облачко из комаров колышется над тропинкой, возле сиротливого дерева в поле, у кромки берега или просто над светлым или темным пятном на земле. В лесу мужские ансамбли выступают над полянами. К танцорам подлетает невеста и увлекает кого-либо за собой.

Н. В. Николаева из Института экологии растений и животных несколько лет занималась комариными фестивалями. Выяснилось, что в мужских ансамблях ежедневно по три-пять часов дружно пляшут комары разных «национальностей», разных видов, что в крупных брачных роях показывают свои возможности по 500—800 женихов. И что живут они до обидного мало — дней десять.

Казалось бы, надо спешить, чтобы увидеть мир. Увы, застенчивые плясуны отлетят от родной лужи метров на тридцать, хлебнут нектара и ждут «застрельщика». Потом утомительные групповые демонстрационные полеты. И опять ожидание. Пригласит комариха — хорошо, а если усами или еще чем не вышел, через неделю-другую канешь в Лету.

Зато их счастливые подруги делают все, на что способны. В Эвенкии за пять минут на предплечье человека садятся 400 комарих, в оленя сразу впиваются 8500 будущих мамаш...

     Комары запищали — 
 запасайся плащами. 
                  Примета

Примета верная — в сухой год комаров мало. Им без воды — не только не жить, но даже и не родиться.

Яйца насекомых невероятные, фантастические. Среди них найдешь не только яйцеобразные. Колыбель сверчка-трубачика похожа на маленькую сардельку, клопа-хищнеца — на вазу, бабочки-поденки — на желудь. Яйцо малярийного комара (читай — комарихи) напоминает лодочку. Мамаша пускает лодки поодиночке. На плаву их держат воздушные камеры. Через пару дней, а если прохладно, спустя две недели заматеревшая личинка специальным яйцевым зубом откупоривает лодку и уподобляется аквалангисту.

Пискуниха — не чета малярийной комарихе. У нее нечто вроде яслей — плот из 200—300 яиц. Зато пискуниха не утруждает себя поисками: кладет плот в канаву, пруд, колодец или бочку с водой. Малярийным же особам подавай водоем, и не любой, а с зарослями, и не с любыми, а с теми, что по вкусу (элодея, роголистник). Они воротят носы от зарослей камыша и рогоза, которые затеняют воды.

Кусака легкомысленна: разбрасывает яички около луж или вдоль дорожной колеи. Те без всякого пРисмотра валяются до весны—авось талые воды Отопят колеи и рытвины. Глупость? Нет. Глупостей природа не прощает. А кусаке и прощать нечего — в ее бесхозяйственности тонкий расчет. Мелкие лужицы солнце нагревает быстро и новорожденные первыми из комаров появляются на арене жизни - начинают кусаться уже в мае. (По примете — Со дня Лукерьи Комарницы, т. е. с 13 мая по старому стилю.) Более того, их мимолетная жизнь не омрачена наплывом хищников — любителей комарья, да и не все перелетные насекомоядные птицы успели вернуться домой.

Мы забежали вперед и второпях обошли личинок. Давайте наведем порядок в рассказе. Личинки - рыбий корм. В рыбьи животы им и дорога, поду. мают некоторые. Однако не все дороги ведут туда. Хватает комаров и на нашу долю. Мы уже говорили: когда личинка вырастет, обзаведется крыльями и сыграет свадьбу, уже мы с вами будем кормом. Так каково же детство наших мучителей?

Комариные детишки волосаты. Почему? Волосы личинкам нужны отнюдь не для тепла — это весла и одновременно чувствительные приемники внешних сигналов. А волосяные веера вокруг рта — кормильцы, добытчики. Благодаря им у рта бурлит водоворот, из которого и изымается снедь, наподобие того, как кит цедит воду сквозь ус.

Личинки малярийных кровопийц не любят просто так болтаться в водоеме. По их мнению, во всем должен быть порядок. Иначе им было бы незачем причаливать к листику, берегу или щепке.

Досуг и рабочее время они, с нашей точки зрения, проводят не в лучшей позе: зад наружу, голова в воде. Дышат жабрами или дырявым хвостом, который чуть торчит из воды. Если надо вырнуть, вентиляционную трубу закупорят предназначенные для этого клапаны. Чтобы глотать блюда с поверхности воды, они, как сова, поворачивают голову на 180°. Плавают же как раки — задом наперед.

Идут дни. Личинки наглотались органики, разных там инфузорий, поскоблили водоросли. Набрались сил. Пора окукливаться. Куколки не напоминают кукол — похожи на запятую. В толстой части прозрачной запятой формируются голова и ноги летунов, видны даже глаза будущих созданий.

Наконец, верхушки запятых лопаются, и на свет вылезают бесцветные мягкотелые существа. Брюко у них заполнено воздухом — насекомые заранее его наглотались, чтоб не потонуть. Сидит комаришка на своем утлом челне и на полный ход запускает химическую фабрику в организме: за несколько минут покровы окрашиваются и твердеют. Можно лететь на берег. Там дел невпроворот.

Подсчитано, будто на каждого человека приходится по 250 миллионов насекомых в год. Тут все — и бабочки, и тараканы. Сколько же комаров, пока точно не известно. По крайней мере в тундре их можно считать оптом — над каждым гектаром летает по пять килограммов. Чудовищная цифра. Но это как посмотреть. Биологический круговорот веществ в холодной тундре ленив, медлителен. Комары же за какие-то недели возвращают на водоразделы химические элементы, которые вода утащила вниз. На крохотных крыльях с каждых ста гектаров болота ежегодно улетает два пуда углерода, пуд азота, девять килограммов фосфора, шесть — кальция, полтора — кремния. Путешествуют и микроэлементы: молибден, марганец, бор... Иными словами, на сушу испокон веку летит еда для растений. Летит и корм для птиц.

Нужно сосчитать комаров, получше разобраться в их биографиях. А они все на одно лицо. Как быть? Пометить. Но комар не птица, кольцо ему на лапу не оденешь.

Быть может, метить краской? Но не всякая прилипает — годятся лишь спирто-жирорастворимые и металлические порошки. Однако и каплю комары не утащат. Да и метить впору ювелирам — уж больно тонкая работа. Выручили пульверизаторы — стали красить серийно.

Есть такие сведения: если яркое пятно нанесено на среднеспинку, то за час под лупой можно осмотреть 75 особей. Если же устроить нечто вроде химчистки — смывать краску растворителем на фильтровальную бумагу, то уже тысячи существ сразу расскажут о себе.

Увы, множество нежных летунов калечится в красильном цехе. А те, что благополучно прошли через его горнило, могут стать немечеными — пятнышко смоет дождь. Поэтому придумали изощренные метки. Однажды в воду, где обитали комариные личинки, внесли радиоизотопы. И в мир улетели миллионы комаров с невидимым клеймом. На поиск же десяти меченых среди пятидесяти тысяч немеченых с помощью счетчика Гейгера хватит и минуты.

Комаров предпочитают клеймить, пока они еще не комары — в воде. Интенсивное поглощение ли-чинками самой ходовой метки — радиоактивного фосфора — возможно только при хорошем столе. Поэтому им устраивают роскошную жизнь: в воду добавляют мясной порошок, пивные дрожжи, галеты для собак или (стыдно писать!) помет мышей и сусликов: по 0,7 мг органики на личинку в день.

А как быть, если надо метить пожилого комара? Старика-то в личинку не превратишь. Опять-таки выход есть. Комариху подпускают к мышам или кроликам, которым впрыснули радиоизотопы. Комары же дегустируют меченый сахарный сироп.

Низкие концентрации радиоизотопов не вредят комариному здоровью, не меняют длительность их жизни. И при всем том радиоактивность камарих вдвое выше, чем самцов. Вот как радиация расползается по телу: голова — 5—10%, брюшко самок — 45—55%, ноги — 10—25%, крылья — 0,5—2%.

Есть ни кое-что поновее — нейтронно-активационный метод. В комариный рацион добавляют обычные соли селена, марганца или редкие элементы. Потом летуна отпускают на волю. Он живет в соответствии с законами племени. Наконец, его снова ловят. А поймав, бегут к ядерному реактору — облучают тепловыми нейтронами, и метка становится радиоактивной, выдает носителя.

Кое-кто усомнится, стоит ли проделывать такое. Стоит. Преимущество — полная радиационная безопасность для других обитателей Земли. Жаль, что метод еще ждет путевки в большую жизнь.

Поймать удается крохи — менее процента выпущенных комаров. Поэтому метят их сотнями тысяч и миллионами. Ловят же так называемым колоколом Мончадского. Это легкое и простое сооружение: шест да марля, натянутая на кольцо. Под этот зонтик садится человек. Потом он дергает за веревочку, и марля с кольцом падает вниз, отрезая комарихам путь на волю. Остается собрать живность внутри белого цилиндра, оглушить ее эфиром и сложить в какую-нибудь посудину. Самцов же надо приманивать на звук или искать рой, где и сачком управиться можно.

Ловля комаров — хитрое дело. Приходится учитывать, что ночью маленьких оборотней сильнее всего притягивает все светлое, а днем—темное. Что анафелесы предпочитают разыскивать стадо животных, а не нападать на одного человека. Есть и странные привычки: в экспедиции под руководством Н. Я. Маркович, работавшей в Сибири, заметили, что малярийные комары, проживающие на скотных дворах, отправлялись на прогулку вместе с буренками и на них же приезжали обратно. Зачем нужен такой променад?

Ловля меченых особей поведала о многом. Выяснилось, что они иногда удирают от места выпуска на 40 километров. Узнали новое о роении, о хищниках, поедающих комариные яйца, о механизме действия ядохимикатов, точнее подсчитали, сколько комарихи выпивают крови... Но знать нужно больше. Увы, период полураспада самой хорошей метки — радиоактивного фосфора — две недели. Так что и впрямь придется засовывать комаров в ядерные реакторы.

 За семь верст комара искали,
 а он на носу. 
                   Пословица

Лет пятнадцать назад вышла любопытная книга: «Животное население Москвы и Подмосковья». Речь в ней и о птицах, и о лягушках, и о зловредных грызунах, и о комарах, конечно. В громадном городе им вольготно — можно плодиться в московских прудах и речках площадью около 800 гектаров. Правда, в благоустроенных прудах центра такого не бывает. Зато окраины, парки и мокрые подвалы для кусачих тварей благодать.

В Москве проживают комары 29 видов. Большинство из них относится к роду аэдес. Больнее же всего кусаются не чистопородные комарихи, а будто бы дворняжки — помесь из трех видов кулекс. На москвичей летающие кровососки обычно покушаются весной (80% годового поголовья). Летом их меньше, а осенью они и вовсе редкость. И ежели в августе — сентябре в квартире прихлопнуть комариху, можно раздавить последнюю могиканшу. Вообще-то комары в Москве жили еще до Юрия Долгорукова, в двадцатых или тридцатых годах нашего века они вынуждены были смириться с асфальтово-бетонным центром.

К превеликому сожалению, городские комары не экзотика — они пьют кровь жителей европейских столиц, сибиряков (правда, на Дальнем Востоке до горожан они пока не добрались). Осенью 1974 года комариные тучи заполонили Ленинград. Про эту напасть писала «Правда» и специальные издания. Что произошло? Почему ленинградские комары перепутали весну с осенью?

Профессор А. С. Мончадский так объяснил случившееся. Яички кусак ждали весны. А она выдалась сухая-пресухая. Мокро стало лишь под осень. Вот комары и перепутали времена года. Но в центре города людей мытарили кровопийцы, настолько привыкшие к городскому быту, что бодрствовали круглый год: размножались в темных сырых подвалах, где и в мороз плюсовая температура.

Первого кулекса-горожанина в Ленинграде поймали в 1939 году (в Москве раньше). В 1965 году его обнаружили в Киришах, а сейчас он прописался в нескольких городах Ленинградской области. Причем прописался крепко — в Киришах живет в подвале каждого десятого дома. Полагают, что комары из Ленинграда на периферию выезжают в автобусах и автомобилях. Ездят с комфортом, но жизнестойкости им не занимать — процветают в духоте подземелий, плодятся в немыслимо грязной подвальной воде, в которой дикие родичи сразу бы погибли.

Сотрудник Ленинградской областной санитарно-эпидемиологической станции П. Е. Золотое озабочен: «Выплодившиеся комары проникают в жилые или производственные помещения и, обладая высокой кровососущей активностью, сильно досаждают людям. В некоторых случаях численность нападающих в зимний период комаров была настолько высокой, что требовалось проведение экстренных мер по их уничтожению». Представляете: зимой комары мучают вас в помещении, на рабочем месте!

На улице идет снег, а в домах — сражение: подвалы и лестничные клетки посыпают гексахлораном, поливают раствором хлорофоса. А сколько мороки с узкими и низкими техническими подпольями, где тянутся трубы заводских коммуникаций! Но, увы, через год все начинается снова. Не лучше ли. пустить стрелу в ахиллесову пяту комаров — отнять у них возможность плодиться, высушить подвалы?

В области это проще, чем в Ленинграде. Ленинград стоит на низком месте, и грунтовые воды лижут фундаменты. Да и за трубами канализации здесь не очень-то следили. Выбитые стекла, неплотно закрывающиеся двери позволяли насекомым летать под Дом и выбираться наружу. Откачка воды и герметизация подземелий дала неплохие результаты: в ленинградском подвале на квадратном метре воды проживало в среднем 4840 личинок комаров, а спустя несколько лет — 154.

Городских насекомых надо держать в узде, иначе они нам покажут, где раки зимуют. Их эволюция стремительна. Вот только одна черта: для диких комаров не годится вода, в которой стирали белье, а для городских нипочем весь канализационный коктейль. И самое печальное то, что, даже наглухо закупорив мокрые подвалы, мы от них не избавимся — насекомые плодятся бескровным путем, не кусаясь. Кровопийцы могут годами ждать, когда откроют дверь. И уж отплатят долг сторицей.

Чтобы подтвердить, что это не выдумка, сошлюсь хотя бы на работу Ш. Г. Сичинавы. Он собрал куколок кулексов (пискунов) в загрязненных органикой мокрых подвалах Сухуми. В лаборатории благополучно вывелись комарихи. Их разделили на три части. Первые пили только воду. Другие — сахарный сироп. Третьи могли до отвала пить цыплячью кровь. И что же? Жизнеспособные яйца отложили все, даже те, что пробавлялись чистой водой. Вероятно, они запасают белки впрок, еще будучи личинками. Правда, особи, мучившие цыплят, принесли вдвое больше яичек, чем комарихи, сидевшие на воде. Но сногсшибательный факт остается фактом: Кровопийцы могут обойтись водопроводом.

...Лет тридцать назад несколько малярийных комаров забрались в самолет, летевший из Африки в Бразилию. Там непрошеные гости расплодились Для бразильцев это обернулось горем: от эпидеми малярии умерло 12 тысяч человек. В прошлом и у нас свирепствовала малярия; во время вспыщки 1923 года в РСФСР ею переболело свыше десяти миллионов человек.

Не одной малярией грозят комарихи — в их арсенале энцефалит, туляремия, желтая лихорадка..

Вот слова доктора биологических наук А. В. Гуцевич: «В слюнных железах одного комара может содержаться столько вируса восточно-американского энцефалита, сколько нужно для гибели 100 000 белых мышей». А ведь слюнные железы комарихи — это крохотные трубочки, видимые только под микроскопом.

...Летом 1966 года я в качестве корреспондента побывал на Международном конгрессе по микробиологии. О чем только ни говорилось в докладах! И о синтезе микробами белков из нефти, и о выращивании животных, в теле которых совсем нет микроорганизмов, и о глобальных планах искоренения малярии...Было чему удивляться. Было и чего испугаться. Например, французские исследователи сообщили, что в мушках-дрозофилах найден вирус, близкий к вирусам бешенства, и что этот вирус процветает в комарином организме. Не прибавится ли к бедствиям, причиняемым комарихами, и бешенство? Стоит лишь напиться крови больной лисы или волка, а в другой раз пообедать на человеке...

Вывод из всего этого один: комарихи — паразиты. И еще какие! Поэтому о них часто и пишут в журнале «Паразитология». И конечно же, с паразитами надо воевать. Об этом и пойдет речь дальше.

 Сколько ни хлопай комар крыльями — 
 Земля не перевернется. 
                          Пословица

В самом деле, миллионы лет комары хлопают крыльями, а Земля на месте. Зато сколько человеческих судеб они перевернули! Порой даже влияли на ход сражений — сеяли смерть среди солдат. Не все комарихи атакуют человека — многим кажутся вкуснее животные. Да и среди людей они сперва рвутся к детям и обильно потеющим взрослым.

Когда знаешь привычки противника, воевать легче. Враги обычно перестают идти в атаку при жаре Р 28°. Благодать же для них — 16° и относительная влажность воздуха 80—90%. В сухом воздухе ноющие эскадрильи долго не продержатся — они теряют воду. Не любит противник и высотных полетов. Этим давно пользовались в малярийных краях — строили для ночлега восьмиметровые вышки.

У врага есть изящные укрытия — цветы. «Крылатые амазонки» их так обожают, что лезут внутрь. Еще бы: там готов и стол и теплый кров. Согреться летающее войско в цветке может потому, что вогнутые блестящие лепестки, как зеркала, направляют солнечные лучи к пестику — это помогает быстрее завязаться семенам. Поэтому внутри мака на пять градусов теплее, чем на улице. Испачкавшись же в цветке пыльцой, враг становится нашим союзником — опыляет растения. В тундре и северной тайге это особенно важно — шмелей и пчел там не густо...

На хорошем постое — и мороз нипочем. Поэтому зимняя квартира — предмет большой заботы, и самки разыскивают ее в радиусе 14 километров. Расквартировываются насекомые где-нибудь под корой, в щели, чтобы не дуло. Да и в постройках прячутся там, где нет сквозняка.

Крылатая рать печется и о пополнении. Так, личинки аэдес выделяют в воду вещества, подталкивающие развитие личинок кулекс. Следует задуматься и над взаимосвязями, давно подмеченными в народе. «Если много комаров, то не ждать урожая овса и травы будут плохими». Зато: «Много комаров — готовь короба для ягод».

Сбор ягод — занятие приятное. Но едва замрешь, начинает мучать гнус. Чтобы настроение не портилось, обзаведитесь костюмом, придуманным Л. И. Жуковой. Он схож с грубой рыболовной сетью. Сию сеть одевают под рубаху, чтобы одежда стала толще 3,9 миллиметра (длина комарихиного хоботка). И тогда получится по поговорке — видит око, да зуб неймет.

В союзе с нами и химия: сто граммов камфары, испаряемой над горелкой, очистят от пришельцев триста кубометров помещения. В ходу и средства индивидуальной защиты: РЭДЭТ, ДЭТА, диметил-фталат, гвоздичное масло... В ГДР на балтийском побережье по комарам палят из аэрозольных пушек, распыляя вредоносный для насекомых туман, чтобы курортники не чувствовали себя донорами.

Химические баталии идут и в природе. В лаборатории профессора А. И. Черепанова узнали, что неприятелю не нравятся фитонциды кедра и березы: за одно и то же время в один и тот же день в кедровом лесу поймали 33 комара, в соседнем березняке — 229, а в смешанном лесу — почти полторы тысячи. Враждуют с комарами и водоросли кладофора гломерата и хара элеганс. Они выделяют в воду некое вещество, разрушающее пищеварительный тракт личинок.

На ниве борьбы с комарами жатву можно собрать и с помощью чеснока—чесночное масло в разведении двадцать к миллиону не выдерживает никто из кровососов. В общем, в паутине экологических связей найдется не одна ниточка, за которую стоит тянуть, чтобы одержать победу в борьбе с гнусом.

Вот сенсационная, прямо-таки ошеломляющая находка. В октябре 1970 года в верховьях реки Или, впадающей в озеро Балхаш, поймали рыбку, сражающуюся с комарами куда лучше хваленой гамбузии, уклеек или ершей. Рыбка — прелесть. Ей для счастливой жизни не надо ничего, кроме личинок кровососов. У нее пока нет русского имени, да и по-латыни ее пишут со знаком вопроса (Аплохеимос латинес?). Рост комариного истребителя два-три сантиметра. То есть пролезть она может куда угодно. Плодовитость — неимоверная. Выносливость — выше всяких похвал. Да и вообще рыбка любит жить там, где комары делают первые шаги. Встретились с этой поистине золотой рыбкой в верховьях реки, а ныне она обживает и нижнее течение Или.

В биологическом арсенале есть существа и посильнее рыбки — вирусы, грибок... Обратиться к ним придется потому, что присоседившуюся к человеку популяцию пискунов теперь не урезонишь ядохимикатами, которые к тому же травят и полезную живность.

Недавно биолог Е. С. Куприянова внимательно обследовала трупики пискунов, валявшиеся на берегах прудов и болотин в Подмосковье и Ростовской области. Убийцей был микроскопический грибок энтоморфтора конгломерата. Погибших находили да-де в смотровых колодцах канализации. Чудо? Нет. Такую драму еще сто лет назад описал естествоиспытатель Н. В. Сорокин. Он рассказывал про новорожденных, только что вылупившихся комаров, убитых грибком. Они плавали на спине с задранными вверх ножками. Вздутое брюшко окутывал белый налет грибка, который заполонил и внутренности.

Грибок может прийти к нам на подмогу как раз в благодатное для кровопийц время — в дождливую пору. Он набрасывается на комаров в воде, поэтому погибшие особи не находят далее 800 метров от места рождения. Если улетели дальше, значит, здоровы. К сожалению, микроскопическому воину не по зубам кусаки и малярийные мучители: их покровы содержат жирные кислоты, подавляющие рост грибка.

Не думайте, будто автор готов сжить со свету всех комаров до единого. Ни в коем случае! Если они все сгинут, что же будут есть стрекозы, рыбы, птицы? Как пойдет биологический круговорот веществ на громадных территориях? Слаженность природы подобна песне. А из песни слова не выкинешь. Поразмышляйте над отрывком из романа Уэллса «Люди как боги», где говорится о благоустроенной Земле будущего, сияющей стране Утопии.

«Ласточек же в Утопии не было видно потому, что в ней не было комаров и мошкары. В Утопии произошло сознательное уничтожение значительной части мира насекомых, а это тяжело отразилось на всех существах, чья жизнь прямо или косвенно зависела от насекомых... Десять тысяч видов, начиная с болезнетворных микробов и кончая носорогами и гиенами, были подвергнуты суду. Каждому был дан защитник. О каждом спрашивалось: какую он приносит пользу? Какой вред? Как можно его Уничтожить? Что еще может исчезнуть вслед за ним, если он исчезнет? Стоит ли его уничтожение связанных с этим хлопот? Или его можно обезвредить и сохранить? И даже когда тому или иному виду выносился окончательный смертный приговор... в каком-нибудь надежно изолированном месте сохранялся достаточный резерв особей осужденного вида».

Кому жалко ласточек — прочитайте роман. Потому что чуть далее Уэллс пишет, что в справедливой Утопии ласточки уцелели не только в заповедниках.

Многие предвидения фантастов оправдались. Хотелось бы, чтоб поскорее и полноценно осуществилось и экологическое пророчество Уэллса. Природу надо улучшать, а не обеднять.