Кругозор

Традиции отечественного охотничьего собаководства (А. Камерницкий)

Истоки русского собаководства теряются в глубине веков. Есть, однако, основания полагать, что во второй половине первого тысячелетия нашей эры собаки на Руси бытовали, и эти собаки были охотничьими. Действительно, уже в самых ранних восточных и византийских источниках славяне фигурируют как поставщики шкур и мехов диких животных, добываемых охотой. Несомненно, что, помимо всяких самоловов, добыча пушных зверей должна была производиться с помощью лука и тупых «птичьих» стрел, не портящих шкуру. А для этого уже необходима собака. Нужна была собака и при охоте на крупную и опасную дичь - медведя, барса, кабана, а также на копытных - лося, зубра.

Лесные и лесостепные пространства Руси исключали первоначальное появление ловчих собак, и, скорее всего, охотничьей собакой славянских и других сопредельных племен служила пушистая остроухая собака типа лайки.

Подтверждением этому служит первое известное нам изображение такой собаки на сохранившейся в Софийском соборе в Киеве фреске «Охота на вепря». Сабанеев (Сабанеев Л. П. Собаки охотничьи... Борзые и гончие. М., 1987. - 571 с) упоминает, что среди фресок Софийского собора в его время существовали также изображения охоты на белку с лайкообразной собакой и остроухой собакой, гонящей оленя. Охотничья принадлежность собак на Руси подтверждается также и «Русской правдой» - первым Сводом законов Ярослава Мудрого, где охотничья собака ставится в один ряд с ястребами и соколами: «А же кто украдет чюж пес, любо ястреб, любо сокол, по три гривны продажи, а господину гривна».

Вначале охота и охотничье использование собак имели на Руси чисто прикладное значение, но довольно скоро уже при Ярославе Мудром охота начала приобретать характер «забавы молодецкой». «Спортивный», как сказали бы теперь, характер охоты князя и дружинников хорошо виден из «Поучения Владимира Мономаха» детям.

П. П. Соколов 'Борзятник' (1869). Холст, масло, 60 Х 40 см

Особенно ярко молодецкий характер «охотничьи забавы» приобретают в Московской Руси. К этому времени промысловая охота с лайкой утрачивает доминирующее значение в княжеско-дворянской среде, сменяясь псовой и соколиной «потехами». Именно в среде псовых охотников зародились и сложились традиции отечественного охотничьего собаководства, благополучно дожившие до наших дней. Возникли они не на голом месте, а опирались, в свою очередь, на «утехи молодецкие», которые требовали, чтобы зверь или птица были взяты не абы как, а красиво, в честной, «правильной» борьбе.

Псовая охота складывалась на Руси в XIV-XV вв. В это время оформляется как ее специфический язык, так и «регламент». Первое подробное описание псовой охоты принадлежит Герберштейну, посетившему Московию в те времена. Судя по его запискам, она довольно близко напоминала то, что значительно позднее описывал Л. Н. Толстой в «Войне и мире». Зайца поднимали многочисленные, но довольно разношерстные гончие, которые выставляли его из леса в поле, где ожидали верховые с борзыми, принадлежавшими, судя по всему, к кавказскому или крымскому типу. Здесь уже видны зачатки того разделения обязанностей «регула» и «комплектности», которые развились в дальнейшем и составляли в глазах русских охотников необходимую красоту «правильной охоты». Интересно, что королевская псовая охота во Франции, даже в более позднее время, как пишет Л. П. Сабанеев, «...с русской точки зрения... была крайне несовершенна и производилась весьма неумело, иногда даже совсем нелепо. Так, например, свору (борзых) держал пеший охотник, волка принимали очень странным способом, чуть ли не кольями. Правильной охоты на волков не существовало, подвывка и травля целым выводком была французам вовсе неизвестна».

Традиции русской комплектной псовой охоты окончательно сложились к концу XVIII - началу XIX в. Помимо «Войны и мира», они великолепно описаны Е. Э. Дриянским в его «Записках мелкотравчатого», недавно переизданных. Кинологическое изложение традиций, сложившихся в русской псовой охоте, представлено в классической книге П. М. Мачеварианова «Записки псового охотника Симбирской губернии», изданной всего один раз в 1876 г. в качестве приложения к журналу «Охота». В полном согласии с заветами «забавы молодецкой» автор ставит во главу угла «истинного псового охотника», который «смотрит на охоту, как на науку, строго держится всех ее правил, соблюдение которых и составляет гармонию, порядок и доставляет удовольствие в охоте. Он неутомимо заботится об усовершенствовании всего состава своей охоты: всегда имеет кровных, породистых, красивых, статных и резвых борзых собак; послушную, слаженную, добывчивую, паратую, в совершенстве съезженную и не стомчивую стаю гончих; быстрых, крепких, досужих коней и считает наслаждением травлю зверей. Но все-таки он любит собак несравненно более, нежели собственно травлю. С каким неусыпным вниманием печется он о воспитании щенков и заботится о сохранении той породы собак, которая вмещает в себя все необходимые наружные и полевые достоинства. Их родословная ведется у него со строгой аккуратностью. Выборзка, собаку не кровную и не породистую, он ценит ни во что, как бы она в поле лиха ни была, потому что от такой собаки, несмотря на ее лихость, нельзя ожидать приплода с теми же полевыми достоинствами, которыми обладает она: это доказано и утверждено многими опытами. Истинный охотник с презрением смотрит на зверодавов и шкуро-промышленников, не терпит езды в неспособное для зверя время или когда зверь бывает слаб, но уже если затравит цвелого русака, выку-нелую лисицу или матерого волка, то с треском и блеском, мастерски выскажет все достоинство своих собак и приведет в совершенный восторг зрителей, охотников в душе».

Нельзя было не привести этого высказывания П. М. Мачеварианова потому, что в нем как нельзя лучше выражена вся суть отечественных традиций охотничьего собаководства, сохранившаяся до наших дней. Сложившись в псовой охоте, они передались в возникшую позднее охоту ружейную. Перекликаясь с П. М. Мачевариановым, С. Т. Аксаков пишет: «Всякий охотник знает необходимость легавой собаки: это жизнь, душа ружейной охоты и, предпочтительно, охоты болотной, самой лучшей; охотник с ружьем, без собаки, что-то недостаточное, неполное... С доброю собакой охотник не только знает, что вот тут, около него, скрывается дичь, но знает, какая именно дичь; поиск собаки бывает так выразителен и ясен, что она точно говорит с охотником, а в ее страстной горячности, когда она добирается до птицы, и в мертвой стойке над нею - столько картинности и красоты, что все это вместе составляет одно из главных удовольствий ружейной охоты» (Аксаков С. Т. Записки ружейного охотника Оренбургской губернии. М., 1953. - 261 с).

С. Т. Аксакову вторит известный охотничий писатель Л. Ваксель: «Трудно определить, что на охоте важнее, ружье или собака. Впрочем, истинно хороший охотник пойдет в болото с собакой без ружья, но едва ли согласится идти с ружьем, без собаки» (Ваксель Л. Руководство для начинающих охотиться с ружьем и легавой собакой. СПб., 1876. - 362 с).

В XIX в. в обществах охотников, многие из которых носили названия Общество правильной охоты, окончательно сложилась направленность русского охотничьего собаководства. Для него характерны: неразрывность охоты и охотничьей собаки, сочетание красоты и продуктивности работы собаки в поле, ясная племенная направленность всех мероприятий.

Эти принципы российскими охотниками-собаководами были приложены не только к исконно отечественным породам - борзым и гончим, но и к нашедшим в России свою вторую родину английским легавым - пойнтерам и сеттерам.

В отечественном охотничьем собаководстве при разведении пойнтеров и сеттеров сложилось неизвестное на Западе понятие о стиле работы - врожденной манере хода, стойки, подачи птицы под выстрел, свойственном каждой из пород и отличающем одну от другой. Не имеющая породного стиля собака, как бы добычлива она ни была, теряет в глазах русского охотника большую часть своего обаяния.

Интересно, что в то время, как эти породы стали у нас разводиться на основе указанных принципов, на своей первой родине в Англии, а затем и в США произошел постепенный отход от них и они стали утрачивать свое охотничье значение. Появились чисто выставочные линии собак, уделом которых стало только демонстрировать красоту форм на выставках. Полевые же испытания, возникшие ранее из естественного на компанейской охоте желания сопоставить своих собак по их охотничьим качествам, превратились в чисто спортивные состязания - фильд-трайлсы, проводимые попарно по олимпийской системе с «вылетом» побежденного и сведением победителей в новую пару. Такая система состязаний достигла своего расцвета в США. Вот как характеризуют американский фильд-трайлс, известный американский кинолог А. Ф. Хохвальт: «...работая в паре по 3 часа под верховыми ведущими и судьями, они (собаки) держатся на линии горизонта». Тот же Хохвальт, описывая выступление пойнтера Команч-Франка, отметил, что желание выиграть приз было у опытного натасчика столь велико, что он не пожалел любимую серую лошадь, загнал ее и выиграл чемпионат. Естественно, что такой способ испытания легавых собак не имеет ничего общего с настоящей охотой. Все это привело к тому, что некоторые породы вообще выродились как охотничьи, другие фактически разделились на две - выставочную и фильд-трайл-совую. Недаром современный американский охотничий писатель Р. Бар-лоу в статье «Итак, русский ирландский сеттер» (Barlow R. American Hunter, «Now it's Russian Irish Setters», 1976, v. 4, № 3), посвященной завозу в США ирландского сеттера Руслана из СССР, пишет: «Что-то мы потеряли в наших ирландских сеттерах, что-то, что русские сумели сохранить и при царях и при комиссарах». И далее: «В СССР продолжают разводить собак, фактически идентичных тем, которые разводились в XIX столетии. Эти сеттеры из Советского Союза до последней точки напоминают старинные английские спортивные гравюры: напряженные, вытянутые, почти прямая линия от носа до кончика хвоста. Это не так важно само по себе, как указание на то, как много от первоначальных собак перешло в ирландских сеттеров этих линий. Вполне возможно, что это чистейшая охотничья порода в мире».

(Продолжение следует)