Гиеновые собаки. Степные бродяги [1977 Лавик-Гудолл Дж. и Г. ван

Карта местообитания гиеновых собак в районе озера Лгарья

Километрах в восьми от озера Лгарья одиннадцать гиеновых собак трусили гуськом, след в след. Как всегда, передовым был старый самец, Чингизхан. Кругом простирались бесплодные, иссушенные равнины, и небольшие группы газелей попадались редко и в отдалении друг от друга. Стоял август, середина затяжного сухого сезона. Внезапно Чингизхан отклонился от прямой и стал потихоньку приближаться к одинокому самцу газели Томсона. Стая следовала за ним. Когда собаки подобрались к своей жертве метров на двести, газель бросилась бежать. Вначале она сделала несколько прыжков на прямых ногах - это называется «козлить», по когда собаки припустились за ней, перешла в резвый галоп, так и расстилаясь над сухой травой. Вскоре два молодых самца, Стриж и Баскервилль, обогнали старика Чингиза, и дистанция между охотниками и жертвой стала сокращаться.

Мы проехали километра полтора следом за погоней, держась наравне с собаками, бежавшими позади. Наконец передовые псы поравнялись с газелью - Стриж несся с одной стороны, Баскервилль - с другой. Жертва шарахнулась от Стрижа, и Баскервилль тут же вцепился ей в горло. Они мчались с такой скоростью и толчок был так силен, что Баскервилль сделал сальто и перелетел через газель, но зубов не разжал. С глухим стуком он шлепнулся на спину, а газель - на него, и на минуту все скрылось из глаз в облаке взметнувшейся пыли. Чуть позже мы разглядели, что Стриж тоже впился зубами в шею газели, и стая уже сбегалась к трем бьющимся животным. Когда остальные собаки стали рвать мясо, передовые выпустили горло жертвы и присоединились к ним: не прошло и полминуты после падения, как газель была мертва.

Через четверть часа от нее осталось лишь несколько костей, и собаки снова двинулись в путь - они возвращались рысцой туда, откуда пришли. Я хорошо знал эту стаю: впервые я встретил этих собак два с половиной года назад, и они иногда попадались мне во время поездок по равнинам. В стае на этот раз не хватало одной собаки - взрослой самки, которую я назвал Юноной. Скоро мне предстояло узнать - неужели это правда? - что в этой сухой, такой бесплодной на вид местности Юнона принесла новый помет крохотных щенят. Я позволил себе питать эти радужные надежды, потому что сообщение исходило от Джорджа Доува, палаточный лагерь которого был единственным обиталищем белого человека на всем пространстве равнин, не считая нашего маленького лагеря.

Чингиз снова занял место передового и бежал ровной рысью километров пять, как вдруг, откуда ни возьмись, словно из-под земли, выскочила еще одна собака и бросилась навстречу охотникам. Юнона! Она виляла хвостом, и соски у нее - это я заметил с первого взгляда - были полны молока. Юнона кидалась к собакам, тыкаясь носом им прямо в пасть с тоненьким, отчаянным повизгиванием. Она выпрашивала корм, и то один, то другой охотник, немного отступив от навязчивой просительницы, широко открывал пасть и судорожным усилием отрыгивал на землю немного мяса. Юнона мгновенно глотала подачку и снова принималась попрошайничать.

Многие птицы и некоторые млекопитающие кормят потомство, отрыгивая пищу, но гиеновые собаки, как и волки, сделали еще один шаг вперед - они подкармливают и мать, которая остается в логове охранять щенят.

Наевшись, Юнона подошла к большой норе. Она заглянула в нее, негромко повизгивая, а потом стала заползать внутрь, так что вскоре над землей виднелся один только хвост. Потом она попятилась обратно, а за ней выкатились целых восемь щенят! Мне никогда еще не приходилось видеть гиеновых собак в таком раннем возрасте - как и щенята домашних собак, они совсем не похожи на взрослых. По-видимому, им было недели три. Щенята двигались гораздо резвее, чем можно было ожидать от таких малышей, но им явно трудновато было стоять прямо на расползающихся, словно слепленных «на вырост» толстых лапках. Уши у них были почти такие же большие, как у взрослых собак, но еще не развернулись полностью, а темные мордочки были покрыты морщинами и складками, наводившими на мысль о старости, а не о младенчестве.

Появившиеся на поверхности щепки и опомниться не успели, как взрослые собаки налетели па них всем скопом. Ни пососать, ни поиграть не дадут! Щенки, спотыкаясь, ковыляли кто куда, а взрослые собаки следовали за ними, как приклеенные, то и дело поддевая какого-нибудь щенка носом и молниеносным движением морды опрокидывая на спину. Пока старшие вылизывали им брюшко, щенки некоторое время лежали, беспомощно болтая в воздухе всеми четырьмя лапами, а потом кое-как выворачивались и улепетывали на своих неуверенных лапках. Случалось, что одного крохотного щенка тыкали носами и вылизывали разом трое, а то и четверо взрослых - они толкались, повизгивали все чаще и чаще, так что раздавалось уже что-то вроде птичьего щебета.

Я видел, как доминирующая самка стаи, Ведьма, па ходу просунула нос под задние лапки бегущего щенка, так что малыш, еще секунду пробежав на передних лапках, опрокинулся. Но стоило ему подняться и заковылять прочь, как его перехватил резвый самец, Баскервилль. Он сунулся к щенку носом, припав па передние лапы и задрав кверху зад с неистово виляющим хвостом. Опрокинув щенка на спину точным толчком своей черной морды, он стал вылизывать его. Черная Фея - темная самка с половинкой хвоста - вот кто был без ума от щенков! Она так самозабвенно виляла остатком хвоста, что казалось, он вот-вот отлетит напрочь, а ее повизгивание выдавало состояние полнейшего экстаза. Мы видели, как она бежит рядом с малышом и что-то радостно щебечет ему прямо в свернутое ухо. Минуту спустя она остановилась и так горячо лизнула в нос другого щенка, что тот перекувырнулся на спину. Потом она обратила внимание на щенка, удиравшего от Лилии, и тоже погналась за малышом, вытянув шею. Скоро она наподдала носом бегущего щенка, тот потерял равновесие и кубарем слетел прямо в нору.

Затем Черная Фея подбежала к трем самцам, вылизывавшим другого щенка, растолкала их и попыталась оттеснить то одним, то другим боком как можно дальше. Но самцы только крутились каруселью и не переставали лизать малыша. Тогда Черная Фея прибегла к последней отчаянной попытке отбить щенка и недолго думая прижала его к земле обеими передними лапами.

В эту минуту я заметил, что Ведьма больше не гоняется за щенятами, чтобы их вылизать, а тащит одного малыша в зубах, направляясь к норе. Она несла его не «за шиворот», а просто открыла пасть пошире и захватила щенка чуть ли не целиком. Минуту спустя она опустила его в темную дыру норы, подбежала к другому щенку и таким же манером отнесла к норе. Потом притащила третьего. Возвращаясь к норе с четвертым щенком, она встретила на дороге Черную Фею, которая, словно боясь, что детеныша уронят, помогла Ведьме нести его. Черпая Фея прихватила щенка за загривок, а Ведьма держала его за спину. Они благополучно доставили его в нору, а затем вместе подогнали и подтащили туда же остальную четверку, и сами улеглись неподалеку. Вскоре вся стая уже отдыхала.

Тем временем почти стемнело, и нам пришлось уехать. Возвращаясь в лагерь, я радовался, что логово Юноны оказалось поблизости от проезжей дороги, ведущей к озеру Лгарья,- два года назад я нашел нору в местности, где не было никаких приметных ориентиров, так что мне каждый раз приходилось вести машину по компасу.

Логово стаи Чингиз-хана с щенками было нам наградой за пять месяцев непрерывных поисков, когда я потерял всякую надежду набрести на нору. Вот уже много лет, если только позволяли время и обстоятельства, я использовал любую возможность наблюдать гиеновых собак, когда встречал стаю этих бродячих охотников. Три года подряд я находил логовища с щенками в окрестностях озера Лгарья в период с января по апрель. Поэтому я и прибыл на озеро в феврале вместе с Джейн, ее матерью и Лакомкой, а также с двумя студентами, Джеком и Роджером, и был уверен, что найду логово и на этот раз.

Каждый день я вместе с Джеком и Роджером выезжал из лагеря, исполненный самых радужных надежд. Но проходили недели, и наш оптимизм мало-помалу истощался. День за днем мы петляли на трех машинах по необозримым просторам, пока, наконец, не стали обыскивать площадь в тысячу триста квадратных километров, временами предпринимая вылазки еще дальше. Иногда мы наталкивались на стаю, состоящую только из взрослых собак, или на стаю с подрастающими щенками и всякий раз старались остаться с собаками как можно дольше. Мы работали посменно, подменяя друг друга примерно в десять часов утра и в четыре часа дня, пока кто-нибудь из пас не упускал собак безлунной ночью или не терял и собак, и машины, следовавшей за ними.

Во время таких встреч мы узнали многое, по логово с маленькими щепками нам так и не попадалось, а оно было совершенно необходимо, чтобы вести длительное изучение взаимоотношений отдельных собак внутри стаи. В тот период, когда щенки еще малы, взрослые собаки остается на одном месте, а не бродят по необозримым равнинам. Но4 как только щенки подрастут достаточно, чтобы отправиться в странствия, они вместе со взрослыми оставляют родное логово и начинают вести существование степных бродяг, которое продолжается у них большую часть жизни.

Но мы были не одиноки в этих поисках - нам помогал наш друг Джордж Доув. Он попросил всех шоферов, показывающих местность туристам, высматривать повсюду стаи гиеновых собак: как только кому-то из них встречалась стая, Джордж тут же приезжал к нам с этой вестью. Таким образом прочесываемое пространство увеличивалось, и мы собирали гораздо больше сведений о гиеновых собаках.

В мае и июне мои надежды несколько ожили, так как мы видели спаривание в двух стаях, но и та и другая исчезли из наших мест задолго до предполагаемого появления щенят, и мы не могли их отыскать, как ни бились. В июле, распростившись со всеми своими надеждами, я вылетел по делам в Европу, а когда вернулся к началу августа, Джордж преподнес мне новость: его приятель видел стаю, где была самка на сносях. И вот мы обрели Юнону с восемью щенятами как раз тогда, когда я совсем уже перестал надеяться, что удастся наконец получить информацию, которая была нужна мне просто позарез!

Стая Чингиз-хана оставалась на месте еще шесть недель; все это время Джефф (мой новый помощник, студент) и я почти непрерывно наблюдали за ней, и нам удалось узнать немало нового о поведении гиеновых собак.

Довольно скоро мы обнаружили, что в стае гиеновых собак, как и в волчьей стае, соблюдаются две отдельные иерархии: самцов и самок. В иерархии самцов разобраться было гораздо труднее - по правде говоря, мы так и пе сумели установить ее с точностью. Мы знали, что Чингиз-хан, предводитель, и Стриж занимают главенствующее положение, а дальше следуют все остальные: Баскервилль, Гадес, Распутин, Потрошитель, Риного и Желтый Дьявол. Куда интереснее были взаимоотношения четырех взрослых самок: Ведьмы, Черной Феи, Лилии и Юноны - матери щенят.

Юнона была самой робкой из всех. Стоило Ведьме или Черной Фее подойти к ней, как она начинала повизгивать, уголки губ у нее растягивались в заискивающей улыбке, при этом она опускала голову и почти припадала к земле, все быстрее и быстрее виляя хвостом. Часто она еще и подставляла шею, поворачиваясь боком к подходящей самке,- ритуальная демонстрация подчиненности, о которой я расскажу несколько позже. Но как бы она ни заискивала и ни унижалась, и Ведьма и Черная Фея всегда ухитрялись найти причину для недовольства и куснуть ее в подставленную шею - в наказание или в назидание. Чуть меньше Юнона трепетала перед Лилией, хотя, несомненно, была ниже ее по положению в стае.

Юноне приходилось быть особенно осторожной, когда она приближалась к собственным детям. На второй день наблюдений я даже испугался, как бы щепки не подохли с голоду - каждый раз, когда мать подходила к норе и малыши пытались сосать, Ведьма - иногда с помощью Черной Феи - прогоняла ее прочь. Мне казалось, что Ведьма просто ревнует, потому что щенки явно отдают предпочтение Юноне. Если какой-нибудь малыш тянулся за матерью, когда она отступала перед Лилией, доминирующая самка тут же хватала его и водворяла в нору. И все же на следующий день щенки продолжали сосать мать.

Очень может быть, что - по редкостному совпадению - логово было найдено как раз в тот день, когда щенята впервые выглянули на свет. Во всяком случае, мне уже никогда не приходилось видеть, чтобы взрослые приветствовали щенков с таким восторгом. Да и Ведьма больше никогда не мешала Юноне кормить свою детвору, хотя, вполне возможно, это происходило оттого, что на следующей неделе мать всегда располагалась у входа в нору, когда они сосали. Получалось, что снаружи были видны только ее голова и плечи, а щенят во время еды было не видно и не слышно, так что Ведьма, наверно, и не догадывалась, что происходит под землей. Во всех других случаях, особенно когда Юнона пыталась перенести щенка, Ведьма молнией налетала на нее.

Меня всегда забавлял своеобразный «ритуал», когда Ведьма метила мочой траву вокруг норы. Отметки такого рода обычно обозначают право собственности на территорию, и мне очень хотелось знать, не предъявляет ли она таким образом свои права и на щенят. Но, с другой стороны, она могла просто пользоваться привилегией доминирующей самки, поскольку я никогда не видел, чтобы окрестности норы отмечали другие самки. Ее послание могло гласить: «Здесь логово стаи Чингиз-хана. Я, Ведьма, первая сука в стае. Ни шагу дальше!»

Черная Фея - вторая за Ведьмой в «порядке клевания» самок - была совершенно очарована щенками, хотя, помня о своем месте, и подходила к ним с некоторой осторожностью. Например, присоединяясь к другой собаке, вылизывающей щенка, она, как бы совершенно случайно, оказывалась между ней и щенком и - совсем нечаянно! - потихоньку-полегоньку оттирала бочком взрослую собаку. Это повторялось так часто, что было совершенно очевидно - она все это проделывает вполне сознательно. Если другая взрослая собака собиралась пристроиться рядом с Черной Феей, облизывавшей малыша, она $ут же ложилась прямо на свое сокровище, так что щенок почти скрывался из глаз - наполовину спрятанный и, сдавалось мне, полузадушенный. И другой собаке ничего не оставалось, как отправиться на поиски более доступного для вылизывания щенка.

Удивительно интересно было наблюдать отношения Черной Феи с остальными самками. Она постоянно подлизывалась к Ведьме. Если доминирующая самка шла в ее сторону, она спешила навстречу, виляя хвостом и повизгивая, при этом уши у нее были плотно прижаты к голове, а задние ноги полусогнуты в знак покорности. Когда они сходились, Черная Фея лизала и покусывала губы доминирующей самки и то и дело терлась подбородком о ее морду. Иногда Ведьме достаточно было просто перейти с одного места на другое - всего на несколько метров,- чтобы Черная Фея бросилась к ней с изъявлениями преданности.

Однажды, вскоре после того как мы нашли логово, я видел, как Черная Фея сделала несколько шагов в сторону Юноны, которая вылизывала одного из своих щенят, а потом подскочила к Ведьме, стоявшей неподалеку, и быстро потерлась подбородком о голову доминирующей самки. После этого она побежала обратно и стала кусать Юнону за шею. К моему удивлению, Ведьма догнала Черную Фею и в свою очередь принялась ее кусать. Поначалу я ничего не понял, но в следующие дни вся сцена повторялась в неизменном порядке, так что я скоро сообразил, в чем дело. Должно быть, Черная Фея, собираясь напасть на Юнону, то ли пыталась получить разрешение на нападение, то ли старалась убедиться, что Ведьма по меньшей мере готова ограничиться позицией невмешательства. Если она и вправду хотела этого добиться, то по большей части ей не везло: стоило Черной Фее укусить другую самку - Юнону или Лилию,- как Ведьма, очевидно для поддержания порядка, тотчас кусала Черную Фею. Но делала она это не больно, почти ласково: порой, цапнув разок, тут же начинала нежно, игриво покусывать ее - можно было подумать, что доминирующая собака, поставив Черную Фею на подобающее место, тем пе менее высказывала ей свое неизменное благоволение и приязнь.

Мне всегда казалось, что Черная Фея чувствует, что ее собственное высокое положение зависит от поддержания дружеских отношений с Ведьмой, и следит, как бы Ведьма не сблизилась с другими самками. Я часто видел, как Черная Фея, не жалея сил, мешает другим самкам подходить к Ведьме. Если, к примеру, Лилия оказывалась рядом с Ведьмой, Черная Фея уже была тут как тут и то втиралась между ними, то отталкивала Лилию боком. В том и другом случае она иногда быстро напала Лилию зубами, хотя за подобное нарушение этикета, как я уже рассказывал, ей обычно влетало от Ведьмы.

Порой казалось, что Черную Фею в предчувствии трепки обуревают сомнения: она делала рывок к Лилии, словно собираясь куснуть ее в шею, потом бросалась к Ведьме, чтобы потереться о нее подбородком, но не притрагивалась ни к той, ни к другой. После того как она повторяла эти незаконченные метания несколько раз, Лилия обычно отходила подальше, и Черная Фея избегала укуса Ведьмы.

Лилия, будучи рангом выше Юноны, тем не менее проводила с щенками не так много времени, как остальные самки, и держалась в стороне от семейных склок. В тех редких случаях, когда она все же подходила к щенкам, Черная Фея почти всегда успевала загородить их собой, а если Ведьмы не было поблизости, то и куснуть Лилию за шею.

Мы с Джеффом обычно наблюдали за логовом целый день, и вскоре собаки так привыкли к нашим машинам, что едва приподнимали головы при их приближении, а некоторые даже ухом не вели.

Взрослые выходили на охоту по вечерам, в лунные ночи или рано на рассвете. Днем они отлеживались возле щенков. Вот один типичный день, когда щенятам было всего несколько недель.

Почти все утро взрослые лежали вокруг логова небольшими группками - кто спал, кто просто отдыхал. Щенята возились около норы, и к ним то и дело подходил кто-нибудь из взрослых - немного потыкать их носом и полизать. Около половины одиннадцатого щенята спрятались в прохладную темноту норы, а взрослые разбрелись, поодиночке и парами, и улеглись в ямках неподалеку. Юнона ненадолго спустилась в нору к щенкам, но вскоре вылезла, отряхнулась и пошла отдыхать в соседнюю нору. Чуть погодя - довольно неожиданно - взрослый самец, Стриж, встал со своей лежки и спустился в нору. Он пробыл с щенками больше часа, а когда вылез, туда забралась Черная Фея.

Примерно в половине пятого солнце скрылось за плотными облаками, и вскоре из своих нор вылезли сразу три взрослые собаки. Они побежали к норе, где были щенята, держась бок о бок, покусывая и полизывая морды друг другу. Они совали морды в нору и «щебетали», насторожив уши и махая хвостами. Внезапно Ведьма растолкала их и бросилась в нору. Из глубины до меня донеслось щебетание и повизгивание, и Ведьма, пятясь, вылезла из норы, а за ней почти сразу выскочили восемь щенят.

Несколько минут царила полная неразбериха - взрослые поочередно здоровались с малышами и друг с другом, а остальные члены стаи окружали их и усиливали суматоху. Но вскоре все поутихли и взрослые улеглись на открытом месте под облачным небом.

Щенята снова принялись играть. Они все еще не очень справлялись с собственными лапами и ковыляли как попало, кусали и тянули друг друга за свернутые ушки, и каждый раз все это кончалось общей свалкой. Черная Фея лежала совсем рядом, время от времени какой-нибудь щенок пытался переползти через ее лапы или хвост - и, конечно, тут же подвергался процедуре опрокидывания и неистового вылизывания.

В тот момент, когда солнце уходило за горизонт, старик Чингиз встал, потянулся и зевнул. Он рысцой подбежал к тому месту, где отдыхали Ведьма, Стриж и Баскервилль. При его приближении они вскочили, и все четверо принялись тереться носами, лизать друг друга в губы, виляя поднятыми хвостами, а их повизгивание постепенно перерастало в восторженное щебетание. Остальные взрослые собаки тут же присоединились к ним, и вот уже вся стая топчется и кружится, совершая обряд приветствия. В этом мелькании лап, хвостов, гибких тонких тел взгляд выхватывал то Ведьму и Стрижа, широко раскрывших пасти с загнутыми назад языками; то старика Желтого Дьявола, от радости напрудившего на собственные лапы; вот Юнона припала на передние лапы, извернулась и лизнула Чингиз-хана прямо в губы. Но вдруг, так же внезапно, как началась, дикая пляска утихла, и стая побежала рысью на вечернюю охоту. Подобная церемония почти всегда происходит перед тем, как стая отправляется на охоту, и больше всего похожа на наш обычай говорить «Доброе утро» - так муж и жена здороваются утром, целуя друг друга, даже если и проспали всю ночь бок о бок (у немцев все члены семьи по утрам и на ночь обмениваются рукопожатиями). Большинство жестов, из которых состоит обряд приветствия, ведет свое происхождение от «выпрашивания», когда собаки точно так же тыкают друг друга носами и лижут в губы. В такие моменты между поведением вышестоящего члена стаи и его подчиненного собрата не наблюдается почти никакой видимой разницы. По-моему, это прекрасный способ подчеркнуть единство стаи на охоте - так и кажется, что щебечущие звуки говорят: «Я сливаюсь воедино со всеми. Я приму участие в охоте и получу свою долю добычи. Бежим! Бежим!»

Юнона пробежала вместе со стаей метров двести, а потом вернулась охранять щенят. Малыши и не пытались следовать за стаей, а продолжали играть у входа в нору. Я наблюдал еще за тремя стаями, в которых были щенки, и всегда мать оставалась возле норы, когда остальные взрослые уходили на розыски добычи. В каждой из этих стай было по восемь взрослых, а то и больше, так что временная потеря одного из охотников никак не отражалась на успехе охоты. А стая Чингиза, где было двенадцать взрослых собак, и подавно могла обойтись без Юноны.

Старый самец Чингиз-хан обычно был непререкаемым властителем в походе - именно он решал, когда и куда двигаться всей стае. Однажды, когда стая тронулась в путь, Чингиз оказался на четвертом месте. Собаки протрусили примерно полтора километра, и тут Чингиз круто свернул вправо, а передовые собаки продолжали бежать вперед. Но не прошло и полминуты, как эти горе-предводители тоже свернули вправо, так что Чингиз, даже оставаясь на четвертом месте, заставил стаю следовать за собой.

На этот раз Чингиз бежал как обычно, примерно метрах в десяти впереди остальных. Стая вытянулась следом за ним почти гуськом. Я потихоньку ехал параллельно курсу стаи, отмечая, как отдельные собаки меняют свои места в цепочке, и прикидывая скорость, с которой они бежали - примерно десять километров в час. Собаки часто задерживались, поодиночке или группами, обследуя какую-нибудь яму в земле или обнюхивая отдельные куртинки высокой травы. Вот Лилия остановилась и съела маленькие коричневые куколки, торчавшие на давно брошенных рогах гну.

Вопреки существующему мнению гну далеко не всегда спасаются бегством при виде гиеновых собак.

Эти короткие трубочки так и остаются прилепленными к рогу, когда ночная бабочка покидает куколку. Встречаются они на каждом шагу, но я впервые видел, чтобы гиеновая собака их ела,- собственно говоря, мне вообще не приходилось видеть, чтобы собаки ели насекомых.

Пока мы двигались по сухой и бесплодной земле, нам почти не встречались животные, и собаки смогли начать свою охоту только километрах в восьми от логова. Уже в сумерках показались три газели Гранта, и собаки погнались за одной из них. На ровной земле мне было нетрудно держаться рядом с ними. Чингиз первым бросился в погоню, но вскоре его обогнали Стриж, Ведьма и Баскервилль. Через пять минут второй оказалась Черная Фея, и я старался держаться с ней наравне. Она бежала так же быстро, как и Стриж, но я намеренно не догонял его, чтобы не перепугать газель еще больше и не повлиять на исход охоты.

Пять с половиной километров подряд стрелка моего спидометра указывала скорость пятьдесят километров в час: собаки сохраняли эту скорость на всей дистанции. Иногда кто-нибудь из них делал короткий рывок - возможно, достигая скорости пятьдесят пять километров в час, а то и больше.

Через пять километров погоню по-прежнему возглавлял Стриж, а Черная Фея бежала второй, но когда газель начала кружить, Баскервилль круто свернул и срезал дугу по прямой, так что вскоре стаю вел уже он. И вот еще через километр, когда Баскервилль и Стриж неслись по пятам за жертвой, постепенно подбираясь к ней все ближе и ближе, они вдруг стали отставать, словно отказываясь от погони. Собаки одна за другой останавливались, и постепенно вся стая, растянувшаяся во время погони далеко по равнине, собралась вместе. Газель убегала все дальше, и вскоре быстро наступившие сумерки скрыли ее из глаз.

Эта погоня была едва ли не самой длительной из всех, какие мне довелось наблюдать: обычно, если стае не удается загнать добычу на расстоянии от четырех до пяти километров, она прекращает погоню и, немного передохнув, ищет себе другую жертву. Все это решительно отметает старинные небылицы о том, что намеченная стаей гиеновых собак жертва обречена - ее, мол, безжалостно гонят до полного изнеможения и приканчивают.

За несколько лет мне и моим помощникам пришлось много раз видеть, как охотятся гиеновые собаки,- мы наблюдали девяносто одну погоню, и только тридцать девять из них увенчались успехом. Вопреки широко распространенному мнению стая собак, рысью бегущая по равнине, вовсе не сеет панику среди пасущихся животных. Даже когда равнины от горизонта до горизонта черны от мигрирующих стад гну и зебр, животные, мимо которых пробегают собаки, обычно уступают им дорогу, уходя неторопливой рысцой или галопом, а потом останавливаются и смотрят, как охотники трусят дальше. И только после того, как стая несколько раз подряд неудачно гонялась за животным или если собаки уже давно охотятся в этой местности, их приближение нагоняет панику на антилоп. Но стоит собакам прибавить ходу - перейти с шага или с рыси на галоп,- как все травоядные в радиусе нескольких сотен метров спешат убраться подальше.

Быть может, именно поэтому собаки приближаются к отдельному животному или стаду обычно очень медленно, вытянув опущенные головы почти параллельно земле и слегка приседая на ходу. Таким манером охотники иногда ухитряются подкрасться к стаду гну или зебр метров на пятьдесят, прежде чем намеченная жертва бросается бежать. Стадо газелей обычно удирает, не подпуская собак ближе чем на сотню метров.

Стоит животному побежать, как гиеновые собаки начинают погоню всерьез. С этого момента схема охоты может развиваться по-разному. Иногда, особенно в тех случаях, когда собаки подбираются к маленькому стаду, кажется, что жертва намечена заранее, предводитель стаи выбирает ее еще до начала погони. Как только он бросается к ней, остальные собаки бегут за ним, и все преследуют одно и то же животное, пока оно не убежит или не попадет им в зубы. Когда собаки встречают большое стадо, бывает и так: стая делает короткий рывок в сторону группы животных, а потом, остановившись или двигаясь шагом, внимательно наблюдает за бросающимися врассыпную антилопами. Затем собаки могут погнаться за каким-нибудь одним животным пли пробежать рысью мимо и повторить тот же прием с другим стадом. Бывает, что, когда стадо начинает убегать, стая собак разбивается на группы и одновременно преследует нескольких животных. Две погони сразу довольно редко приносят удачу, особенно во время отела гну, когда собаки охотятся на телят. Чаще все погони сливаются в одну. Похоже на то, что каждая собака следит за ходом охоты в другой группе и бросает свою жертву, если видит, что у другой собаки (или группы собак) дела идут лучше.

Последние два из описанных тактических приемов особенно интересны. Что высматривают собаки, следя за стадом, убегающим у них из-под носа? И почему порой члены такой сплоченной стаи вдруг рассыпаются якобы в беспорядке? Я думаю, что на эти вопросы можно дать один ответ: оба приема позволяют собакам выбрать из целого стада животное, которое слабее или медлительнее остальных. Издавна полагали, что у гиеновых собак нет необходимости выбирать слабых животных, потому что их быстрота и выносливость позволяют им загонять резвейших, но как же тогда быть с тем, что определенная часть намеченных жертв все же ускользает? Я уверен - хотя доказать это не так-то просто,- что собаки спугивают стадо, чтобы легче было выбрать на бегу менее здоровое животное. Должен подчеркнуть, что животное совсем не обязательно должно быть больным или хромым: без сомнения, гиеновые собаки гораздо лучше нас подмечают, что животное не в форме, а значит, его можно будет загнать. А если, проследив за бегущим стадом, они не в состоянии остановить выбор на определенном животном, параллельная погоня за несколькими животными легче выявит в разбегающемся стаде «слабака», чем погоня всей стаей.

В процессе погони собаки, бегущие за передовыми, всегда срезают углы при поворотах жертвы и оказываются ближе к ней или перехватывают лидерство. Особенно это заметно, когда собаки преследуют газель Томсона, потому что она, удирая, обычно носится по равнине зигзагами или бежит по очень большому кругу, так что к концу охоты во главе стаи, срезая углы, успевают побывать несколько собак. Должно быть, это и дало повод укорениться мнению, что гиеновые собаки охотятся с «подставами» - собаки, бежавшие не торопясь позади, со свежими силами бросаются вперед и сменяют ведущих. На самом деле во всех погонях, которые мне пришлось наблюдать, передовые собаки бегут приблизительно с одной и той же скоростью, пока задние срезают углы, а зачастую еще и прибавляют ходу и снова выходят на первое место. Правда, некоторые собаки постоянно бегут позади - так, Желтый Дьявол частенько оказывался в километре от передовых, когда те настигали добычу. И я ни разу не видел, чтобы он вырывался вперед и возглавлял погоню.

Самка зебры отгоняет назойливого жеребца.

Гиеновые собаки охотятся на самых разнообразных животных - на бородавочников, газелей Томсона и Гранта, на гну и зебр,- я сам видел, как они загоняют и убивают этих животных. До недавнего времени считалось, что гиеновые собаки не решаются подступиться к зебрам: во-первых, зебра - крупное, мощное животное, во-вторых, жеребцы всегда бросаются на защиту табуна, в-третьих, зебры обращаются в бегство только тогда, когда стая собак подходит совсем близко. И тем не менее в некоторых районах гиеновые собаки постоянно охотятся на зебр - я много раз видел, как стая Чингиз-хана расправляется с ними. Это было еще до появления щенят у Юноны.

Жеребенок зебры чувствует себя в полной безопасности.

Самцы газели Томсона так решают 'земельную тяжбу'.

Одна из таких охот была особенно интересной. Чингиз - как всегда, впереди - стал потихоньку подкрадываться к табунку примерно из двадцати зебр, в котором была кобыла с маленьким жеребенком. По мере приближения к стаду собаки двигались все медленнее, как будто они и думать не думали об охоте. Таким образом они подобрались к зебрам метров на двадцать, и только тогда табун стал уходить от них рысью. Это послужило сигналом к открытой погоне, и собаки бросились за табуном. Зебры перешли в галоп, сбиваясь поближе друг к другу, так что табун скакал одной тесной группой. По дороге к ним приставали небольшие группы зебр, и вскоре табун насчитывал свыше пятидесяти животных. Но они не мчались сломя голову - казалось, что животные приноравливают свой ровный галоп к самому слабому в группе, на этот раз, видимо, к жеребенку.

В начале погони Чингиз оставался во главе стаи, а чуть позади бежали Стриж и Баскервилль. Внезапно старый вожак сделал рывок вперед, но когда он приблизился к кобыле с жеребенком, бежавшей позади, один из жеребцов повернулся и бросился к нему, прижав уши и оскалив зубы. Чингиз метнулся в сторону, так что впереди оказался Стриж. Через несколько секунд Стриж поравнялся с кобылой и жеребенком, но жеребец вновь бросился защищать свое семейство. Так повторялось снова и снова, и каждый раз передовая собака уворачивалась от жеребца, а следующая за ней делала рывок вперед.

Наконец в общей неразберихе кобыла с жеребенком и годовичком - по узору его полос я определил, что это прошлогодний жеребенок той же кобылы,- были отбиты от табуна. Стая собак немедленно окружила всех троих, а табун вскоре скрылся за невысоким холмом.

Оказавшись в одиночестве, кобыла остановилась, а жеребенок и годовик жались к ней поближе. Стриж, Баскервилль и две другие собаки стали подбираться к зебрам, но тут мать шагнула вперед и щелкнула зубами почти у самой морды Стрижа. Три остальные собаки подскочили к жеребенку сзади, но их отогнал годовичок, бросившийся на защиту малыша. Собаки все время пытались схватить жеребенка, и каждый раз мать или годовичок отгоняли их - всего несколько шагов вперед, что бы ни творилось вокруг. Поэтому жеребенок все время оставался под боком у матери, и разделить всех троих собакам пока не удавалось.

Положение было очень напряженное, и я уже с некоторым отчаянием ждал конца. С каждой минутой собаки становились все нахальнее, они напирали со всех сторон и завывали, чтобы подбодрить или подначить друг друга. Вдруг Стриж взвился вверх перед самой мордой кобылы, щелкнул зубами, но вцепиться ей в верхнюю губу ему не удалось.

Эту тактику гиеновые собаки часто применяют в охоте на взрослых зебр - одна собака вцепляется в верхнюю губу и тянет изо всех сил, а остальные тем временем выпускают добыче кишки. К тому же приему прибегают и домашние охотничьи собаки, загнав добычу и остановив ее. Должно быть, такой прием действует подобно закрутке - куску веревки, который накрепко закручивают, захватив верхнюю губу лошади, когда нужно показать ее врачу или подковать. Гиеновая собака, ухватившая зебру за губу, обычно не разжимает зубов, пока жертва не расстанется с жизнью, и только тогда присоединяется к другим собакам, рвущим добычу.

На сей раз зебра вскинула голову, и Стриж только щелкнул зубами в воздухе. Но он уже вошел в раж и прыгал вперед снова и снова. Конец казался неизбежным - а следить за развязкой всегда тяжелее, когда животное мужественно защищает свою жизнь или детеныша. Внезапно я почувствовал, что земля дрожит, и, оглядевшись, к своему несказанному удивлению, увидел десяток зебр, скачущих во весь опор. Секунду спустя они окружили мать с жеребятами и, круто развернувшись, тесно сомкнутым табунком помчались в ту сторону, откуда прискакали. Собаки гнались за улизнувшей добычей метров пятьдесят, но не смогли пробиться сквозь табун и вскоре отстали. Это был единственный раз, когда на моих глазах зебры вернулись к сородичам, окруженным гиеновыми собаками, и помогли им спастись.

Несомненно, гиеновые собаки заслужили всеобщую ненависть из-за способа, которым убивают добычу - выпуская ей внутренности; именно из-за этого их почти поголовно истребили во многих районах, в том числе в национальных парках и резерватах. И правда, когда гиеновые собаки всей стаей вгрызаются в пах своей жертвы, это зрелище не в приятных. Но испытывает ли животное ту страшную боль, которую мы себе воображаем? Судя по рассказам людей, которым случалось побывать в когтях у льва, например знаменитого доктора Ливингстона, и по воспоминаниям тех, кто был тяжело ранен на войне, глубокие рваные раны начинают болеть только некоторое время спустя, а в самый момент ранения боль совершенно неощутима из-за нервного шока. В тат момент, когда стая гиеновых собак расправляется со своей жертвой, кажется, что проходит целая вечность, а между тем из тридцати девяти случаев, засеченных нами по секундомеру, только раз жертва погибала больше пяти минут - чаще всего это занимало менее двух минут. Единственное исключение - годовалый гну, на которого напали четыре собаки: он сопротивлялся семнадцать минут. Есть сведения, что расправа больших стай собак затягивалась на двадцать пять минут, прежде чем смерть избавлять жертву от мучений. Но в тех случаях, о которых знаю я лично, вся вина лежит на людях - они подъезжали слишком близко, и некоторые собаки из стаи не решались подойти и принять участие в завершении охоты. В этом нетрудно убедиться, рассматривая многие фотографии.

Телята гну появляются на свет в феврале.

Так что если судить беспристрастно, гиеновые собаки, подобно домашним охотничьим собакам, волкам и гиенам, убивают быстро и умело. Они находят места, где кожа тоньше всего, поэтому быстро добираются до внутренних органов и приканчивают жертву. Способ, которым кошачьи хищники чаще всего расправляются с жертвой,- удушение - не столь кровавый и поэтому считается более «милосердным» способом отправлять жертву на тот свет. А ведь порой животное погибает не раньше чем через десять минут и, насколько мы можем судить, гораздо более мучительной смертью. Следует упомянуть и о том, что, когда жертва достаточно мала или уже не может защищаться, например из-за перелома позвоночника, львы, леопарды и гепарды тоже едят не живьем; в этих случаях мучения животного затягиваются надолго, и зрелище это наводит ужас, потому что кошки в отличие от собак любят посмаковать каждый кусочек.

Щенки гепарда играют

Как-то утром, направляясь к логову Юноны, я нагнал Чингиз-хана, бегущего в сопровождении своей свиты из взрослых собак. Животы у собак были туго набиты, а головы и шеи темнели от засохшей крови. Сразу было видно, что они возвращаются с удачной охоты. Я тихо поехал рядом с ними и вскоре оказался как бы членом стаи, потому что Черпая Фея и Желтый Дьявол отстали и бежали позади лендровера. Когда вдали показалось логово, Юнона со всем выводком сидела возле входа в нору. С тех пор как я впервые увидел щенят, прошла неделя, и теперь они увереннее держались на ногах, а часть морщин и складок на ушах и на мордочке разгладилась. Когда мы были уже близко от норы, Черная Фея и Ведьма выбежали вперед. Юнона по привычке поспешила навстречу, приседая и выпрашивая еду, но обе самки пронеслись мимо, прямиком к норе. К моему удивлению, остальные собаки тоже увернулись от Юноны, хотя прежде многие в ответ на ее визг и подлизывание отрыгивали ей мясо. И тут я увидел, что все собаки одна за другой отрыгивают мясо перед щенками.

Из шестнадцати щенят в помете осталось только четырнадцать.

Как и многие хищники, щенята гиеновых собак начинают есть твердую пищу в очень раннем возрасте - примерно около месяца. Постепенно щенки все более жадно стараются урвать себе толику мяса, которое приносят им взрослые. Через два дня после того, как я видел первую кормежку щенков, маленький самец, Демон, сунул голову прямо в пасть Лилии, когда она открыла рот, чтобы отрыгнуть мясо. С невероятной поспешностью Демон схватил мясо, прежде чем оно успело выпасть, и сглотнул, так что остальным щенкам ничего не досталось. После этого щенята почти всегда совали головы прямо в открытые пасти взрослых.

Поначалу щенкам, видимо, трудно было справиться с большими кусками мяса, которые нельзя проглотить целиком. Начинались дикие свалки, в кусок разом вцеплялись несколько щенят и каждый тянул его к себе. Нередко в такую свалку вмешивалась Ведьма, и когда ей доставался кусочек, она его глотала, но тут же отрыгивала обратно. Как-то раз двое щенят тянули за разные концы кусок кожи, Демон помчался к ним, но впопыхах не заметил входа в нору и провалился.

После отдыха надо обязательно поздороваться.

С тех пор как щенята начали есть мясо, Юноне, должно быть, стало нелегко получать свою долю: все взрослые явно предпочитали кормить малышей. Каждый раз, когда стая возвращалась с охоты, Юнона бежала навстречу, отчаянно тыкалась носом в морду то одной, то другой собаке, скулила, повизгивала и виляла хвостом. Иногда кто-нибудь из охотников откликался на ее просьбы - чаще всего это был Чингиз,- но обычно собаки прыжками уходили от нее и спешили накормить щенят. Юноне, чтобы не голодать, приходилось вмешиваться в свалку щенят и таскать мясо у них. Как и следовало ожидать, за это ей то и дело влетало от Ведьмы или от Черной Феи.

Двое взрослых здороваются с щенком.

Но не надо думать, что Юнона понапрасну выпрашивала пищу только потому, что занимала последнее место в стае,- в другой стае собак, за которой я наблюдал, кормящая мать занимала очень высокое место и тем не менее ей почти ничего не доставалось от других собак. Как и Юнона, мать охраняла у норы свой выводок, и ей приходилось точно так же врываться в кучу щенят, чтобы перехватить немного принесенного охотниками мяса. Однако она успевала нахватать больше, чем ей было нужно, потому что немного спустя обычно отрыгивала часть съеденного щенкам.

Таскать взрослых за хвост любимая игра щенков.

У этой собаки щенки родились в самый разгар миграции, когда равнины покрывала густая трава. Гиеновым собакам было обеспечено изобилие: все остальные собаки в стае - семеро самцов - охотились два раза в день, на рассвете и вечером, и почти всегда удачно. А это было необходимо, потому что у собаки был неслыханно большой помет, да и щенки росли не по дням, а по часам. Я считал и пересчитывал несколько дней, пока не уверился, что в логове не меньше шестнадцати щенят. Одна гиеновая собака принесла в неволе девятнадцать щенят, но трое родились мертвыми; вполне возможно, что в помете этой самки тоже были мертворожденные щенята.

Щенята выражают покорность, опрокидываясь на бок или на спину.

У кормящей гиеновой собаки двенадцать-четырнадцать сосков, и шестнадцать щенят никак не могли сосать одновременно. Но я с удивлением заметил, что у них никогда не бывало драк за место. Несколько щенят держались поодаль, терпеливо дожидаясь, пока насосутся первые. Правда, зачастую мне казалось, что последние щенки не успевают наесться, как мать уже уходит - по времени эта собака кормила столько же, сколько матери с гораздо меньшими выводками, от двух с половиной до трех минут.

Ведьма и Стриж несут щенка.

Самка гиеновой собаки обычно кормит щенят стоя, так что малышам приходится вставать на задние лапки, чтобы дотянуться до сосков. Иногда они держатся, перебирая передними лапками по брюху матери, а иногда опираясь на спину или голову другого щенка. Прекращая кормление, мать просто-напросто переступает через щенков и уходит. Но мать шестнадцати щенят, окруженная целой толпой, обычно, кончая кормить, прыгала прямо через их головы, так что па какую-то долю секунды можно было видеть такую картину: два ряда задранных вверх мордочек с разинутыми ртами, и кое-кто по инерции еще сосет воздух. Часто один или два щенка опрокидывались, теряя равновесие, когда соски, к которым они было присосались, внезапно вырывались у них изо рта и исчезали.

У собаки, о которой я говорю, все трудности возникали из-за огромного количества щепят в помете. У Юноны же были свои заботы. Первая сложность, как вы уже знаете, состояла в том, что Ведьма, доминирующая самка, прогоняла Юнону от ее собственных щенят. Тогда Юнона стала кормить их прямо в норе. Но щенята быстро росли, и, должно быть, там, внизу, во время кормежки становилось тесновато. Юноне пришлось снова кормить щенят наверху. Два дня все шло прекрасно - Ведьма, наверное, примирилась с тем, что Юнона должна исполнять свой материнский долг. Юнона подходила к норе, вызывала щенят тихим повизгиванием, как домашние собаки, и мирно кормила их. Но затем на нее свалилась новая напасть - вместе со щенками ее стали сосать Черная Фея и Лилия. Сначала мы видели, как взрослые собаки облизывают соски после щенят, но немного погодя, насколько нам удалось заметить, они уже сосали, как заправские сосунки. Когда подходила какая-нибудь из самок высшего ранга, Юнона растягивала губы в улыбке, виляла хвостом и покорно шлепалась на землю, а щенки и взрослые тут же присасывались к ее соскам и не давали ей подняться, пока не наедались. Два раза я видел, как Юнону сосет Баскервилль, иногда на это решалась и Лилия, четвертая самка. Однажды она прибежала раньше Ведьмы, но, увидев, что та несется со всех ног, струхнула и, стараясь поскорее убежать, нырнула прямо под брюхо Юноны, разметав сосавших щенков во все стороны.

Я никак не мог понять, почему взрослые собаки ведут себя так странно. Не потому ли, что стоит сухая, жаркая погода? За первые недели жизни щенков не выпало ни капли дождя, а до ближайшего источника воды - протухшей лужи,- по нашим сведениям, добрых полтора десятка километров. Конечно, это не такая уж даль для гиеновых собак, но они ни разу не пили, когда мы следовали за ними. Другой ученый, два месяца наблюдавший за стаей, в которой были щенки, тоже ни разу не видел, чтобы собаки пили. И все же один раз Юнона, по-видимому, уходила пить - когда мы утром приехали к логову, ее там не было, а часа через полтора она показалась на горизонте, рысцой возвращаясь со стороны протухшей лужи. Безусловно, кормящая мать нуждалась в возобновлении запасов жидкости гораздо больше, чем все остальные собаки; во время дождя Юнона жадно слизывала воду с собственной шерсти и с шерсти других собак. Но даже когда полил дождь, Ведьма и Черная Фея не перестали сосать: должно быть, это уже вошло у них в привычку.

От этой привычки страдала не только Юнона: Ведьма и Черная Фея занимали так много места, что некоторым щенкам не удавалось добраться до сосков, и обе самки порой почти скрывались под кучей ползающих и карабкающихся щенят, которые старались протиснуться к матери. Однажды я видел, как два щенка дергали Черную Фею за остаток хвоста - может, они просто играли, но, скорее всего, они старались оттащить ее в сторону.

Черная Фея разлеглась среди щенят.

Тянуть за хвост - любимая игра щенят гиеновой собаки, и Юнонины малыши, принимаясь играть, таскали друг друга за хвосты и за уши, не жалея сил. Очень часто они тянули за хвосты и взрослых, которые отдыхали поблизости. Но Юнона старалась не потакать в этом своим отпрыскам. Один раз я видел, как маленький Демон подкрался сзади (точь-в-точь как взрослые собаки, скрадывающие добычу) и бросился на материнский хвост. Юнона молниеносно обернулась и пугнула его, широко открыв пасть. Щенок не испугался, снова прыгнул и принялся, негромко порыкивая, тянуть ее за хвост. Юнона опять пригрозила ему, но щенок не унимался. Когда он в пятый раз дернул ее, Юнона цапнула его за нос. После этого она устроилась в прежней позе, положив морду на лапы, а Демон остался сидеть, не сводя глаз с хвоста. Он взглянул на ее морду, потом опять посмотрел па хвост и, бросив последний взгляд на морду матери, встал и побрел в сторонку.

Почти все время щенята проводят в играх.

Черная Фея вела себя совсем иначе. Однажды, когда она спала, щенок Бесенок подкрался к ней сзади, прыгнул и укусил за хвост. Она мгновенно обернулась, словно испугавшись, но не сдвинулась с места, только лягнула задней лапой. Лапа угодила щенку прямо в грудь, и Бесенок покатился кубарем, как маленький пушистый шарик, метра на два в сторону. Медленно поднявшись на лапки, он воззрился на спокойно лежащую Черную Фею и побрел прочь. Тем временем к Черной Фее начал подкрадываться Демон. Вот он подпрыгнул, ухватился за ее хвост и потянул изо всех силенок. На этот раз Черная Фея даже не оглянулась - просто лягнула: Демон взвился в воздух и шлепнулся на землю, подняв тучу пыли. С минуту он так и сидел, не двигаясь и глядя на развалившуюся на земле Черную Фею. Потом встал, подошел к Бесенку, и оба поползли к ней бок о бок, прижимаясь к земле и двигаясь с величайшей осторожностью. Они были примерно в тридцати сантиметрах от ее хвоста, когда она подняла голову и посмотрела на них - они тут же прижались к земле и замерли. Тогда Черная Фея вскочила, перевернула их носом и радостно вылизала одного за другим, как будто хотела показать, что это была всего лишь игра.

Иногда собаки нападают на гиен, кусая их сзади.

Меня удивило, что за все семь недель, пока мы наблюдали за логовом, взрослые собаки ни разу по-настоящему не играли с щенками. Два года назад, во время моего первого, очень краткого знакомства со стаей Чингиз-хана, собаки играли охотно, особенно после еды или хорошенько выспавшись. Игры у них были довольно буйные: двое становились на дыбки, упираясь передними лапами в плечи друг другу, и кусали один другого за шею, а потом начинали носиться кругами, перепрыгивая друг через друга на всем скаку. Особенно отличались Стриж и Баскервилль: перепрыгнув через товарища, они часто успевали крутануть полное сальто, прежде чем приземлиться. Тогда в стае тоже было логово с щенками - мать за эти годы, видимо, ушла куда-то или погибла,- но кругом паслись мигрирующие стада, трава была зелена, а лужи с чистой водой попадались на каждом шагу. Может быть, от такого изобилия у собак и было игривое настроение. Собаки стаи, за которой мы долгое время наблюдали в кратере Нгоронгоро, где было вдоволь пищи и воды, тоже часто играли.

И все же один раз, когда щенки Юноны были совсем маленькие, разыгрались и взрослые. Это было утром. Джейн, посадив в машину Лакомку, приехала вслед за мной, чтобы понаблюдать за гиеновыми собаками. Как всегда в это время года, над равнинами дул сильный ветер. Какое-то время Лакомка сидел в машине тихо, как мышь,- рисовал картинку. Но вот произведение искусства было закончено, и автор высунулся из окна, чтобы я тоже мог полюбоваться на его работу. Картинка была нарисована на большом листе бумаги с перегибом посредине, и ветер в мгновение ока вырвал ее из рук Лакомки. Бумагу несло по земле, и собаки отскакивали от нее в сторону или пытались ее напугать коротким и хриплым лаем. Но вскоре они, по-видимому, поняли, что этот предмет не так уж страшен, и Черная Фея со Стрижем и Баскервиллем бросились в погоню. Вот Черная Фея прыгнула наперерез бумаге, но тут же опрометью кинулась прочь, сделав при этом дикий прыжок - внезапный порыв ветра швырнул лист прямо ей в морду. Но потом все снова понеслись за бумагой. Стриж поймал ее зубами, подбросил и взвился вверх громадным прыжком, догоняя добычу, подхваченную ветром. Под конец Черная Фея трусцой вернулась к норе: в зубах у нее болтались несколько мокрых от слюны обрывков. Она легла, немного пожевала их и выплюнула бумажную кашицу.

Ветер, все дни напролет дующий над равнинами Серенгети,- важный и постоянный фактор в жизни всех обитающих в Серенгети живых существ. Мы в своем лагере частенько проклинали его - он сыпал пыль нам в глаза и в еду, уносил в степную даль драгоценные записи и медленно, но неуклонно разрушал наши палатки. Постоянное хлопанье износившихся полотнищ порядком действовало на нервы: за новое полотнище приходится выкладывать чуть ли не сто фунтов стерлингов!

Однажды утром, когда за собаками наблюдал Джефф, я сидел в лагере и печатал на машинке. Ветер все расходился и расходился и наконец завыл с такой яростью, что я уже не слышал собственного голоса с магнитофонной пленки. Выглянув, я увидел, что полнеба затянуто тяжелыми черными тучами, а к западу от озера содовую пыль вихрем взмело вверх не меньше чем па километр. Солнце все еще светило, и пыль сверкала снежной белизной на черном фоне ненастного неба. Зрелище было грандиозное, но мне было не до созерцания всей этой красоты - наши палатки могло вот-вот сорвать и унести. Мы с Джейн и двумя африканскими помощниками минут пятнадцать носились как оглашенные, прикручивая оттяжки и застегивая молнии на палатках, хотя ветер разодрал боковое полотнище одной палатки, точно это была папиросная бумага. И все же нам еще повезло. Одни мои знакомые путешествовали по национальным паркам Восточной Африки в составе большого сафари. Однажды глубокой ночью они мирно спали, как вдруг, откуда ни возьмись, на лагерь налетел ураган и две большие палатки взлетели и унеслись по воздуху, оставив перепуганных обитателей, судорожно вцепившихся в свои постели, па милость разбушевавшихся стихий. Разорванные в клочья палатки наутро сняли с деревьев, росших возле лагеря. У наших палаток пол пришит к стенкам, и я иногда подумываю, что будет, если налетит ураган посильнее,- ведь он, пожалуй, возьмет да и унесет вместе с палатками и нас, и наши пожитки.

До недавнего времени считалось, слишком крупная дичь для гиеновых собак.

Ветер, видимо, пе дает спокойно жить даже гиеновым собакам. В первый раз я обратил на это внимание как-то утром, когда солнце только вставало и свистящий над равнинами ветер нес холодный ночной воздух. Щенята спали в уютной глубокой норе, а взрослые собаки отдыхали кто где, только Стриж, Ведьма и Черная Фея лежали бок о бок. Ветер постепенно усиливался, и остальные собаки стали придвигаться поближе к этой тройке. Каждый вновь прибывший старался пристроиться с подветренной стороны, чтобы тела товарищей заслоняли его от прямого ветра. Последним подошел Желтый Дьявол, старый пес с половинкой хвоста, и, конечно, тоже улегся с подветренной стороны. Не тут-то было - через несколько минут Ведьма, лежавшая па самом ветру, встала и улеглась под боком у Желтого Дьявола. Вскоре ее примеру последовали Черная Фея и Стриж, и мало-помалу все собаки перекочевали на другую сторону, предоставив Желтому Дьяволу защищать их от ветра. Возможно, он оказался выносливее других - полчаса никто не трогался с места. Но в конце концов он не выдержал и тоже перешел на подветренную сторону. За последующие шесть минут все собаки вновь одна за другой переменили место, и Желтый Дьявол снова оказался под ударами ветра. Это повторилось еще дважды, в том же порядке, пока под горячим солнцем сильный ветер не превратился из напасти в благодать. Впоследствии мы с Джеффом не раз наблюдали такие сцены по утрам, когда было холодно, и всегда Желтый Дьявол выдерживал напор ветра дольше, чем другие собаки.

Мы ни разу не видели, чтобы щенки отдыхали в одной группе со взрослыми собаками, и когда задувал холодный ветер, они неизменно прятались в нору. Ведь для щенков гиеновой собаки, как и для маленьких гиен и шакалов, норы служат убежищем от всех угроз внешнего мира. Я видел, как щенки Юноны пыряли под землю при малейшем намеке на опасность - будь то птица, пролетевшая низко над головой, приближение гиены или другого животного, внезапное появление взрослой собаки из собственной стаи и т. д. Но случай, который я никогда не забуду, произошел однажды ранним утром. Когда я подъехал к логову, очертания местности едва проступали в предрассветной дымке. Низко на горизонте лежало длинное черное облако, но вскоре из-за него выкатился темно-алый шар солнца. И тут я увидел, что четверо щенят, затаившись у выхода из норы, насторожив ушки, во все глаза глядят на солнце; секунда - и все нырнули в глубину логова. Но не прошло и пяти секунд, как из-за края норы потихоньку высунулись четыре мордочки с наморщенными лбами, словно озабоченные разгадкой великой тайны. Вдруг как по мановению руки все головы опять попрятались, и тут же снова стали понемногу высовываться - сначала большие уши, за ним изборожденные морщинами лбы. Когда их глаза поднялись до уровня травы, окружавшей логово, щенята замерли, не сводя глаз с солнца. Ума не приложу, чем оно так заворожило их в это утро,- конечно, если они глазели именно на солнце. Вполне возможно, что они смотрели на что-то другое, чего мне не было видно. Но Джефф потом клятвенно уверял меня, что как-то утром щенята опять разыгрывали «чертика в табакерке», их головы то выскакивали из норы, то ныряли обратно, пока стайка облачков чередой проходила перед солнечным диском.

Все мое внимание было занято раскрытием взаимоотношений двенадцати взрослых собак в стае Чингиз-хана, и поэтому мне не удалось тщательно понаблюдать за поведением щенят. Я научился различать их, дал каждому имя, но слишком мало следил за ними, чтобы судить о характере отдельных особей. Если у них и был заводила, то, безусловно, не кто иной, как Демон. Сразу было видно, что он никому не уступит, и еду он выпрашивал у взрослых настойчивее, чем остальные, и только он на моих глазах отважился потянуть за хвост самого Чингиз-хана. Если двое щенят затевали свалку и один с визгом пытался удрать, все остальные немедленно бросали свои игры, мчались на этот визг и, как орава мальчишек-сорванцов, налетали на нытика. В такую переделку попадал то один щенок, то другой, но так уж получалось, что Демон всегда оказывался во главе атакующей шайки.

По мере того как щенки подрастали, взрослые становились строже. Ведьма, не отличавшаяся большим терпением, молниеносно оборачивалась к чересчур настырному щенку и, широко раскрыв пасть, прижимала его шею к земле как рогаткой и держала так несколько секунд. Эта форма внушения была общепринятой, а подвергавшийся наказанию щенок почти всегда громко верещал, пока его не отпускали.

Разбушевавшегося щенка иногда призывали к порядку, быстро, хотя и не больно, кусая в морду или в шею, и, как правило, виновный опрокидывался на спину, поднимал вверх все четыре лапы и лежал так, пока взрослая собака не отходила в сторону. Больше всего влетало щенкам во время кормежки - они никак не отставали от взрослых, даже если те отрыгивали уже два раза подряд. Однажды щенок, прозванный Бесенком, так надоел Чингизу, что тот налетел на него, куснул за шею и наподал носом - щепок кубарем покатился в пыль. Визжал он, словно его резали, но, судя по всему, остался цел и невредим.

У взрослых собак стремление отрыгнуть пищу для щенка выражено очень сильно. В стае, которую один ученый наблюдал в кратере Нгоронгоро, единственная самка погибла, когда ее щенкам едва исполнилось пять недель. Но взрослые самцы продолжали заботиться о щенках - они день за днем возвращались к логову и кормили малышей, пока те не подросли и не смогли присоединиться к охотничьим вылазкам стаи.

Некоторые зоологи утверждают, что отрыгивание пищи - ответная реакция на «выпрашивание» и повизгивание щенят или на «попрошайничество» взрослых. Но это не совсем так - я видел, как взрослые собаки, мирно отдыхавшие несколько часов, вдруг подходили к играющим или отдыхающим щенкам и без всякого принуждения отрыгивали мясо на землю. Случается даже, что взрослая собака, отрыгнув мясо раз или два после возвращения с охоты, огрызается, отгоняя неотвязного щенка, а немного спустя отрыгивает пищу еще раз. Иногда это происходит спустя несколько часов после возвращения к логову.

Когда щенкам было примерно шесть недель от роду, я видел, как все они вместе со стаей к вечеру перешли в новое логово, метрах в сорока от родной норы. Мне до сих пор не ясно, с чего началось переселение - все собаки разом всполошились, забегали, повизгивая и приветствуя друг друга, а потом вся стая в сопровождении щенков двинулась по равнине. Возможно, у гиеновых собак есть особый сигнал, который означает: «Следуй за мной!» Пока это всего лишь предположение, которое может подтвердиться только после тщательного анализа подробных магнитофонных записей. Но что бы ни было причиной первого в жизни похода щенят от родной норы, они послушались этого призыва. Стая подошла к логову, которое состояло из трех расположенных рядом нор. Пока щенята с интересом принюхивались к новому месту, Ведьма и Черная Фея метались от одной норы к другой - то примутся копать, то бросят и побегут к следующей норе. Казалось, они никак не могут решить, какая нора больше подходит для щенят. Юнона предоставила двум доминирующим самкам заниматься обследованием нор, а сама все пыталась взять в зубы одного щенка. Но стоило ей приподнять его, как он выскальзывал и шлепался на землю. Не могу сказать, куда она собиралась перетащить щенка,- Черная Фея вдруг заметила это и, налетев на Юнону, укусила ее в шею; конечно, щенок тут же увернулся и удрал.

Через некоторое время суматоха усилилась - все восемь щенят приняли участие в беготне вместе с Ведьмой и Черной Феей. Демон сунулся было в нору следом за Черной Феей, но тут же вылетел как пуля в облаке пыли - она начала лихорадочно копать.

Минут через десять и Ведьма, и Черная Фея остановили свой выбор на самой, с их точки зрения, подходящей норе - только вот норы они выбрали разные. Черная Фея схватила одного щенка за шкурку на спине и в сопровождении еще двух щенят скрылась в приглянувшейся ей норе. В ту же минуту Ведьма, ухватив другого щенка, влезла в свою нору. Я заметил, что Юнона тоже пытается взять в зубы щенка, но каждый раз, когда она примеривалась, чтобы захватить его шкуру па шее или па спинке, он кувыркался на спину, подставляя ей круглое брюшко, а когда мать пробовала перевернуть его носом, он принимался отчаянно барахтаться и отбиваться лапами. Наконец Юнона схватила его зубами за ухо и волоком потащила по земле, но тут Черная Фея выскочила из своей норы и, не теряя ни секунды, подлетела к Юноне и цапнула ее за шею. Щенку и на этот раз удалось унести ноги.

Но еще большая неразбериха началась, когда обе доминирующие самки стали таскать щенка за щенком, каждая в свою нору: стоило оставить захваченного щенка, как он тут же выскакивал обратно - на разведку. Я видел, как Ведьма три раза «отметила» места вокруг выбранной норы. А когда она снова попыталась забрать в зубы щенка, Черная Фея подскочила и не отдала его - она просто-напросто улеглась на малыша сверху, но в то же время юлила перед Ведьмой, лизала ее в морду и изо всех сил виляла хвостом.

Пока я был занят этой забавной сценкой, Юнона вдруг бодрой рысцой тронулась прочь, отказавшись от всяких попыток извлечь щенят обратно из нор. Минуту спустя за ней побежал Чингиз, за ним - Стриж, а следом одна за другой потянулись и остальные взрослые собаки. Я очень удивился - ни разу еще мне не приходилось видеть, чтобы мать первая из всей стаи бросила своих детенышей. Ведьма оставалась с щенками дольше всех - она стояла у входа в «свою» нору, окруженная малышами, и смотрела вслед стае. Но когда Юнона, отбежав метров на пятьдесят, вернулась к щенкам, Ведьма бросилась догонять остальных собак. Так бы Юнона со своими щенками и осталась на произвол судьбы, если бы не Черная Фея. Она все время оглядывалась на бегу, а когда собаки отбежали от логова4 метров на сто, круто повернула и со всех ног бросилась обратно. Собаки остановились. Сначала Ведьма, потом Стриж, а за ними и все остальные постепенно вернулись обратно к норам.

Когда Черная Фея и следом Ведьма налетели на Юнону, она прижала уши, присела, почти касаясь брюхом земли, и раздвинула губы в трусливой улыбке. Это были знаки самого глубокого смирения, но все же обе самки набросились на нее, наперебой кусая шею. Юнона повалилась набок и лежала не двигаясь, а Ведьма и Черная Фея вдвоем схватили одного щенка и потащили в нору. Но пока они устраивали его в норе, Юнона вскочила и рысью побежала к своей старой норе, до которой было метров сорок. Оставшиеся семь щенков побежали за ней. Теперь у Ведьмы и Черной Феи не было времени на расправу с матерью - минут пять кряду они носились как безумные, стараясь собрать щенят и водворить их в новое жилище. Но стоило им изловить и сунуть в нору какого-нибудь щенка, как он мгновенно выскакивал и устремлялся к матери. В конце концов обе доминирующие самки объединили свои усилия для преследования одного щепка - Бесенка, они снова и снова ловили его и запихивали в нору. Но тут прибежали с приветствиями Стриж и Баскервилль, и пока они бегали от Ведьмы к Черной Фее и обратно, Бесенок улучил момент и дал тягу. Вскоре он уже был вместе с матерью и другими щенятами в родной своей норе.

Этот эпизод заслуживает особого внимания. Хотя в то время далеко не все было ясно, но, поразмыслив на досуге, я понял, что Юнона продемонстрировала пример чрезвычайно любопытного поведения. Ничто не говорило о том, что самой ей хотелось перовести щенят в другую нору: я видел, как на новом месте Юнона старалась утащить щенка. Поскольку на нее нападали, как только она пыталась это сделать, я не смог узнать, куда она собиралась вести щенят. Вполне возможно, что она только одного и хотела - вернуть щенят обратно в старую нору. А если это так, то не подстроила ли она общий выход на охоту нарочно? Быть может, она догадывалась, что если стая уйдет, за ней уйдут и обе доминирующие самки и тогда она переведет своих щенят, куда захочет.

Не столь уж маловероятная ситуация, как кажется на первый взгляд. Точно такое же поведение мы наблюдали у шимпанзе. Часто, когда молодому самцу не удавалось получить свою долю бананов - рядом были самцы постарше, которые задали бы ему взбучку, вздумай оп потянуться за плодами,- он вставал и нарочно уходил прочь. Крупные самцы, которые к тому времени уже успевали набить себе животы, поднимались за ним, и все остальные шимпанзе тоже шли следом. Минут через десять молодой самец возвращался и в одиночестве мирно наслаждался бананами, которые мы ему давали. Это повторялось слишком часто, чтобы попасть в разряд случайных совпадений. Значит, не так уж несообразно выглядит предположение, что гиеновая собака применила подобный трюк; будущие наблюдения покажут, правильно оно или ошибочно.

На следующее утро после попытки переселить щенят я нашел их играющими возле норы, которую Ведьма отметила накануне вечером. Как видно, доминирующие самки в конце концов добились своего. Но щенки недолго оставались на месте: это первое переселение положило начало целой серии переходов, хотя каждый переход был не больше нескольких сотен метров. Ни в одной норе щенки не задерживались надолго - всего несколько дней, и они двигались дальше. На протяжении этих последних двадцати дней - с первого «переезда» до окончательного ухода стаи - взрослые собаки становились все более непоседливыми: было очевидно, что они стараются «поставить щенят на ноги», приучить их постепенно к кочевой жизни.

Конечно, есть и другие причины для смены логова. Например, один исследователь видел гиеновую собаку, которая перетаскала всех своих щенят в нору за тысячу метров от первой после того, как около старой норы стали появляться львы. Гиеновых собак обычно беспокоит приближение львов. Однажды я видел, как старый предводитель стаи возле озера Лгарья стоял и хрипло лаял, глядя в сторону двух львов, которые находились на противоположном берегу озера, в добром километре от стаи. В другой раз я ехал следом за двумя самками гиеновой собаки, очень встревоженными близостью львиного прайда. Собаки то и дело поднимались на задние лапы, чтобы рассмотреть львов поверх высокой травы, почти закрывавшей их.

Когда щенятам Юноны исполнилось примерно два месяца, стая окончательно покинула логово. Я был к этому подготовлен. Во-первых, окружающие логово равнины с каждым днем становились все суше и пустыннее; во-вторых, я знал, что щенки гиеновых собак отправляются в странствия примерно в этом возрасте. И несмотря на то что я ждал ухода собак, какое острое разочарование я почувствовал, когда, приехав утром к логову, где еще вечером резвились щенки, увидел, что собаки исчезли. Вставало солнце, и мой взгляд ничего не мог отыскать на простиравшихся кругом бескрайних равнинах. Ни одного признака, по которому я мог бы узнать, куда ушли собаки. Я так долго, день за днем, следил за этой стаей, что на меня напало чувство какого-то странного одиночества и заброшенности, когда я вел свою машину куда глаза глядят в надежде, что счастливый случай снова сведет меня с собаками.

Часы шли за часами, и дневная жара затягивала все вокруг знойной дымкой; глаза у меня воспалились и устали от беспрерывного высматривания собак на просторах равнин. Джефф тоже отправился на поиски, но и ему не повезло. Как я мечтал о маленьком самолетике - ведь стаю бродячих собак на просторах Серенгети можно искать, только облетая огромные пространства по утрам и на закате (обычное время охоты гиеновых собак). Но даже и тогда наблюдателя ждут бесчисленные затруднения, потому что гиеновые собаки, когда их не связывает логово с подрастающими щенками, скитаются по необозримым просторам степей, покрывая громадные расстояния.

До сих пор я близко наблюдал гиеновых собак, которые передвигались по сравнительно небольшой территории - около тысячи трехсот квадратных километров - в районе озера Лгарья. Мне известно, что территория другой стаи включает Нааби-Хилл и находящуюся на расстоянии пятидесяти километров Серонеру, но возможно, что это только малая часть их охотничьих угодий: есть сведения, что одна стая в Южной Африке охотилась на территории, занимавшей минимум четыре тысячи квадратных километров.

Прошел почти месяц с тех пор, как стая Чингиз-хана покинула район логова, и вот однажды вечером, возвращаясь в лагерь, я снова повстречал своих собак. Я сразу же узнал эту стаю - в ней были Черная Фея и Желтый Дьявол, у которых недоставало по полхвоста, а когда собаки подбежали ближе, я стал узнавать и других. Шествие замыкала Черная Фея в сопровождении восьми щенков.

Я последовал за ними. Собаки прошли всего километра полтора, когда впереди показалась гиена, и шестеро взрослых собак бросились в погоню; впереди всех неслась Черная Фея. Догнав гиену, собаки принялись кусать ее за ляжки, но если раньше я видел, что они ограничивались несколькими укусами, то тут началась дикая травля. Подъехав ближе, я увидел, что они уже хватают за круп свою злосчастную жертву; вскоре рычание гиены сменилось воплями и она бросилась бежать. Время от времени она останавливалась и, широко раскрыв пасть в жуткой гримасе, пыталась обороняться зубами от своих мучителей. Но когда она кусала одну собаку, другая забегала сзади, и гиене приходилось снова бежать. Вскоре я увидел, что у нее по задним ногам стекает кровь. Наконец она добежала до какой-то ямы и, развернувшись, залегла в этом убежище, так что на виду оставалась одна лишь голова с грозными зубами. Только теперь преследователи отошли и вернулись к стае.

Меня особенно заинтересовало то, что именно Черная Фея возглавила атаку, поскольку раньше, в районе логова, мы заметили, что она питает резкую неприязнь к гиенам. Бывало, даже уходя на охоту со стаей, Черная Фея мчалась назад, нападала на гиену, слонявшуюся возле логова, и кусала ее до тех пор, пока та не удирала со всех ног. Два раза, отогнав наконец непрошеную гостью, Черная Фея уже не знала, куда ушла стая, и ей волей-неволей приходилось оставаться у логова с Юноной и пропускать охоту. Я часто задумывался, нет ли какой-нибудь особой причины для ненависти, которую Черная Фея питала к гиенам; быть может, когда она была щенком, именно гиена откусила ей полхвоста?

Следуя за стаей Чингиз-хана с трехмесячными щенками, я думал об их странствиях с тех пор, как они покинули логово. Солнце село, и на смену ему на востоке взошла почти полная луна. Вскоре собаки превратились в цепочку теней на сером, лишенном всякого цвета фоне равнин. И я снова почувствовал себя членом стаи, тем более что ехал я, не включая фар, чтобы не спугнуть возможную добычу собак. В лунном свете я напряженно вглядывался вперед, надеясь увидеть яму, прежде чем окажусь в ней.

Почти все время собаки гуськом трусили вперед, только Ведьма и Стриж, бежавшие рядом, дважды остановились и отметили мочой одну и ту же куртинку травы. Через некоторое время я увидел, что за нами вприпрыжку бегут три гиены, иногда игриво огрызаясь друг на друга. Одна из них (все три были старые самки) схватила другую за хвост, и обе, продолжая играть, покатились по земле. Потом опи вскочили и снова побежали рядом со стаей. Казалось, что гиены в отличном настроении и предвкушают какое-то особое удовольствие.

На этот раз собаки вели себя совсем иначе: на одинокую гиену они напали, а эту тройку почти совсем не замечали; даже Черная Фея только пугнула их несколько раз, когда они оказались слишком близко от щенят. Ночью гиены всегда становятся более нахальными и агрессивными; может быть, и собаки в темные ночные часы больше считаются с гиенами, да и, само собой, три гиены - не то, что одна.

Пробежав в ровном темпе около восьми километров, собаки остановились и улеглись, разбившись на маленькие группки. Я подвел машину поближе, выключил мотор и приготовился ждать. Некоторое время все было тихо и спокойно. Я совсем было собрался налить себе чашечку кофе, как вдруг в призрачном свете луны заметил три толстые тени - три гиены, прижавшись боками и вытянув носы, подбирались к спящей собаке. Словно зачарованный, смотрел я, как они тихо подползают к ней сзади. Мне не было видно, что произошло, потому что эти толстяки заслонили от меня собаку. Но вдруг собака - это был Желтый Дьявол - вскочила на ноги, и ночную тишину разорвало громкое рычание; еще шесть собак налетели и окружили гиен, пытаясь вцепиться в нарушителей покоя. Гиены разбежались; через минуту воцарилось безмолвие, и собаки, свернувшись калачиком, уснули.

Но вскоре, к моему удивлению, гиены возвратились, и опять сантиметр за сантиметром поползли на брюхе, подбираясь к Желтому Дьяволу. На этот раз я отлично видел в бинокль, как носы гиен понемногу оказались примерно в трех сантиметрах от крупа собаки. Затем одновременно все гиены, высунув языки, быстро лизнули основание хвоста Желтого Дьявола. И опять ночь наполнилась рычанием, собаки вскочили, налетели на гиен и снова прогнали их прочь. Потом собаки улеглись все вместе, большой кучей, и взрослые, и щенки. Желтый Дьявол не сразу присоединился к остальным, а сначала присел в сторонке и освободил кишечник. Не успел он отойти и возобновить прерванный отдых, как одна из гиен подскочила и жадно съела весь помет.

Я уже не раз видел, как гиены едят помет гиеновых собак - очевидно, это для них действительно лакомое блюдо; но мне и в голову не приходило, что гиена для удовлетворения своих странных прихотей отважится лизать собаку под хвостом.

Примерно час спустя Чингиз внезапно встал, и почти в тот же миг вся стая уже была на ногах, собаки кружили и бегали, взвизгивали и щебетали, размахивали хвостами и лизали друг друга в экстазе - это был обряд приветствия. Потом они тронулись в путь, и я снова повел машину по призрачным равнинам. А за нами по-прежнему следовали три гиены.

Вскоре собаки приостановились, вглядываясь в темноту, и я, наведя бинокль, различил впереди силуэты нескольких газелей Томсона. Стая потихоньку подбиралась к добыче. Когда началась гонка, я нажал на акселератор, но не успел проехать и двух метров, как влетел в яму. Пока я давал задний ход и выбирался из нее, я оказался в полном одиночестве. Пришлось прочесывать степь быстрыми зигзагами, и наконец я наткнулся на гиену. У нее тоже был довольно растерянный вид, но я знал, что ее огромные уши не упустят даже малейший звук, и решил следовать за ней. Мне повезло - через минуту она побежала, а еще через несколько секунд рядом с ней уже были две другие гиены.

Вскоре я увидел впереди темную массу, черневшую на фоне светлой травы, и понял, что собаки удачно поохотились. Я поспешно затормозил и схватил бинокль. Гиены, не замедляя бега, врезались в самую гущу собак и секунду спустя уже растянулись поверх добычи, прикрывая ее своими толстыми животами. Так они и лежали бок о бок, изворачиваясь и вертясь во все стороны, с истерическим хихиканьем огрызаясь и щелкая зубами, а собаки лезли и лезли к ним со всех сторон, пытаясь укусить. Но гиены, несмотря на укусы, держали оборону до тех пор, пока из темноты не подоспело подкрепление. Собакам пришлось отказаться от добычи, и они тронулись рысью в ночную тьму.

Ждать мне пришлось недолго: собаки погнали еще одну газель Томсона. На этот раз, удачно минуя ямы, я сумел держаться наравне с Юноной, Желтым Дьяволом и щенятами. Эта небольшая группа довольно сильно отстала от стаи. Очень скоро Юнона и Желтый Дьявол остановились и стали напряженно прислушиваться. Потом пробежали еще немного и снова остановились и прислушались. Было ясно, что они сбились со следа. Вдруг из темноты донесся странный, топкий, как флейта, голос: «уу» - зов потерявшейся гиеновой собаки; через несколько минут к нам подбежали Чингиз и два других самца. Внезапно их громадные уши уловили какой-то неслышимый для меня звук, и они помчались со всех ног, так что я едва поспевал за ними.

Когда мы присоединились к пирующей стае, Чингиз, Желтый Дьявол, два самца и Юнона бросились рвать добычу, а щенята улеглись метрах в тридцати от остальных. Обычно молодые собаки спешат к добыче, как только охота заканчивается, и, пока они не наедятся досыта, старшие стоят вокруг и смотрят. Когда я подъехал поближе, то увидел, что рядом шныряли две гиены, которые старались - хотя и тщетно - урвать кусочек чужой добычи. Может быть, из-за гиен щенки и не решались подойти: они всегда избегали этих хищников с мощными челюстями, хотя я ни разу не видел, чтобы гиена схватила щенка.

После вечерней охоты.

Покончив с добычей, несколько взрослых отрыгнули мясо для молодых. Потом стая снова побежала рысью по равнине. Но вскоре в небе заблистали зарницы и луна скрылась в тучах, предвещавших наступление короткого периода дождей. Я больше не мог следовать за собаками; как ни грустно, пришлось выключить мотор и, завернувшись в одеяло, устроиться в кузове в ожидании утра. Я хорошо знал, что на следующий день мне уже не найти свою стаю.

Передовая собака обычно хватает преследуемую жертву за хвост или заднюю ногу.

Из ряда разрозненных наблюдений на протяжении шести лет за разными стаями я постепенно сумел воссоздать картину развития щенят гиеновой собаки после того, как они покинут логово. Одна из этих стай была особенно интересна: в ней было восемь щенят и всего трое взрослых, двое из них - самцы. Как-то ночью щенки остались совсем одни, пока стая охотилась. Когда взрослые умчались за газелью Томсона, щенята, пробежав следом метров сто, сбились в кучу и легли. Через пять минут они вдруг вскочили и стали всматриваться туда, откуда пришли: казалось, их что-то встревожило. И правда, я заметил неясную тень гиепы, которая подходила, внюхиваясь в сзады на земле. Щенята немного отбежали и снова остановились, уставившись в ту сторону, где была гиена. Вскоре показалась и она, неторопливо вынюхивая следы щенят. Трава поднималась высоко, и гиена, должно быть, не видела щенят - они снова бросились бежать. Я с интересом отметил, что гиена подходила довольно близко четыре раза подряд, но каждый раз щенята отбегали не больше чем на тридцать метров. Если бы они убежали дальше, взрослые, вернувшись минут через пятнадцать после начала охоты, могли бы их потерять. А так щенята мгновенно увидели их, и вскоре стая под предводительством трех взрослых собак уже мчалась по озаренной луной равнине, пока не достигла туши газели Томсона. Взрослые, как видно, еще до возвращения за молодыми успели набить животы - большая часть мяса была уже съедена, но теперь они встали в сторопке, пока насыщались молодые. Если бы добычу захватили гиены, пока собаки бегали за щенятами, взрослые, несомненно, накормили бы детенышей отрыжкой. Но восемь голодных ртов - не пустяк, и все остались бы голодными, так что собакам скорее всего пришлось бы снова охотиться. Теперь же все наелись досыта и довольные побежали дальше; потом улеглись и проспали до утра, прижавшись друг к другу.

Взрослые отрыгивают мясо для щенят.

Совершенно непохожей на эту была другая стая - двенадцать взрослых собак и всего один щенок примерно пяти месяцев от роду. Они затравили за одну ночь двух газелей Томсона. Во время первой погони щенок бежал с тремя взрослыми, но еще до конца охоты безнадежно отстал: он стоял и озирался по сторонам. Но вот из темноты показались двое взрослых: щепок вне себя от радости бросился их приветствовать, и вся тройка помчалась к добыче. Там, поздоровавшись еще с несколькими взрослыми, щенок набросился на добычу, и через несколько секунд все взрослые собаки отошли в сторону, осталась только мать щенка. Два раза взрослые пытались, виляя хвостами, подойти к добыче, и каждый раз щенок угрожающе бросался на них, и они отступали. Во время следующей охоты, часа через четыре, щенок держался сзади, но не отставал, а когда добычу свалили, даже не пытался подойти к туше. Теперь, очевидно, все тринадцать собак были сыты, и стая мирно проспала остаток ночи, растянувшись на земле в ярком лунном свете.

Подрастая, щенята все больше времени проводят вне норы.

Нужно упомянуть еще об одной стае. В нее входили пять взрослых собак, среди которых был только один самец. Это довольно необычное сочетание, так как в большинстве стай самцов больше, чем самок. Да впридачу в стае было еще одиннадцать щенят моложе года. В первую вечернюю охоту эта молодежь присоединилась к погоне, но вместе со взрослым самцом сильно отстала от четырех самок. Когда теленка гну повалили, молодые прибежали и вместе со старшими стали потрошить добычу, но очень скоро, к моему немалому удивлению, взрослые отошли и смотрели, как наедались молодые. Мне и в голову не приходило, что взрослые собаки в стае уступают место молодым, когда те уже настолько подросли: почти не отличались от старших ростом, разве что были более легкого сложения.

Когда с теленком гну было покопчено, взрослые тут же стали охотиться снова. Добычи хватало - стая находилась в гуще мигрирующих гну и почти у каждой антилопы был маленький теленок. Первая охота закончилась очень быстро, по вторая затянулась. Несколько раз собаки всей стаей бросались к какому-нибудь стаду гну, а потом стояли и смотрели, как оно бежит мимо. Вскоре всех антилоп охватила паника, и тут Джейн - она была со мной в машине - увидела, что большая группа гну галопом несется прямо на наш лагерь. С того места, откуда мы наблюдали за собаками, были видны зеленые полотнища двух палаток, и мы едва не поддались порыву бросить собак и мчаться к палаткам - все ли там благополучно? Но ведь там оставалась мама Джейн, и мы были уверены, что, заслышав громоподобный топот и увидев тучи пыли, светящейся в золоте заката, она, не теряя пи минуты, схватит Лакомку и укроется с ним в фольксвагене, как в крепости. Конечно, так она и сделала.

На следующий день мы снова видели эту стаю на охоте, и снова собаки затравили теленка гну. На этот раз прямо на стаю наскочила группка осиротевших телят, и молодые собаки самостоятельно прикончили двух из них, правда, один раз им помогла взрослая самка. Потом она вместе с остальными четырьмя взрослыми стояла в стороне и смотрела, как молодые едят. Когда от туши ничего не осталось, пятеро взрослых загнали добычу для себя - молодые даже не пытались к ним присоединиться.

До сих пор мне не удавалось уловить момент перехода от положения щенка, которому дана привилегия кормиться в первую очередь, к положению взрослой собаки. Возможно, это удалось бы только при условии постоянного или почти постоянного наблюдения за стаей на протяжении нескольких недель кряду. Нелегкое дело! Как я уже говорил, стая гиеновых собак может странствовать на площади до четырех тысяч квадратных километров. Более того, многие ученые считают, что на этих необозримых пространствах у собак нет ни проторенных путей, ни особо предпочитаемых участков; стая просто бродит там, где больше добычи, и маршруты этих скитаний меняются от месяца к месяцу, от года к году.

Но стая Чингиз-хана дважды дала мне повод думать, что это не совсем так, и, безусловно, доказала, что гиеновые собаки отлично знают по крайней мере некоторые участки своих охотничьих угодий. Первое наблюдение было сделано, когда я следовал за стаей ночью в короткий период дождей. Чингиз повел собак по равнине, затем через пологий холм и вниз к луже с водой. Если бы собаки, напившись, побежали в прежнем направлении, я предположил бы, что на лужу они наткнулись по чистой случайности, но Чингиз повел стаю обратно, и они снова пробежали те же шесть километров. Может быть, они почувствовали запах воды? В то время я не мог ответить на этот вопрос, но полгода спустя, в разгар сухого сезона, та же стая доказала мне, что собаки прекрасно знают расположение всех водопоев на некоторых участках своих угодий.

Следуя за стаей по степи, я увидел, что Чингиз слегка изменил направление и привел стаю к высохшей луже. Собаки немного постояли, принюхиваясь, и побежали дальше. Я не обратил на это внимания. Но еще через десять километров собаки, поднимаясь на невысокий гребень, внезапно побежали быстрее. Там они остановились и посмотрели вниз - и эта лужа тоже пересохла. Мне показалось, что собаки разочарованы: минут десять они бегали вокруг, принюхиваясь к сухому песку. Я убедился, что стая пришла сюда, чтобы напиться,- яма была видна только с расстояния в несколько метров, а так как она высохла, ни вид, ни запах воды не мог быть причиной отмеченного мной внезапного рывка вперед на подходе к этому месту. Интересно, что и гиеновые собаки, и гиены пьют каждый день и часами валяются в воде или в грязи, когда воды много, но, очевидно, они способны долгое время обходиться совсем без воды.

Возможно, что в пределах громадных охотничьих угодий стаи есть определенное место, в котором гиеновые собаки предпочитают выводить щенят. Вне всякого сомнения, самки из стаи Чингиз-хана на протяжении трех лет воспитывали свое потомство в районе Нааби-Хилл. Правда, между двумя логовами было по меньшей мере километров пятнадцать, но при таких необозримых охотничьих угодьях это сравнительно небольшие расстояния. Я знаю другую стаю, которая дважды выращивала щенят в том же месте, да и Луис Лики рассказывал мне об одной стае, которая неизменно возвращается в Олдувай, чтобы вырастить свое потомство. Такое излюбленное место можно назвать «гнездовым участком» данной стаи.

Разумеется, ни одна стая гиеновых собак не может удержать за собой все свои необъятные охотничьи владения - участки нескольких стай неизбежно перекрывают друг друга. В двух случаях - их разделяли два года - я видел, как стая Чингиз-хана изгоняла чужие малочисленные стаи со своих гнездовых участков. Еще одна небольшая стая бродила вокруг гнездового участка стаи Чингиза на протяжении примерно десяти недель (исключительно редкий случай, когда стая без щенят остается на такой долгий срок на небольшой площади), но немедленно и навсегда покинула эти места в тот день, когда вернулась стая Чингиза.

Различные стаи настроены по большей части дружелюбно друг к другу. Трижды к стае Чингиз-хана присоединялись собаки из других стай, которые бродили и охотились вместе с ней какое-то время. И хотя я ни разу не видел момента встречи, отношения между старыми членами и новичками в такой разросшейся стае были вполне мирные.

Почему одних собак изгоняют, а другим разрешают присоединиться к стае? Я считаю, что тут очень большую роль играет предыстория данной собаки. Например, одна стая в национальном парке Микуме несколько лет назад насчитывала примерно сорок особей. На этой стадии она начала распадаться на три отдельные группы, которые время от времени встречались, бродили и охотились вместе. Должно быть, они надолго запоминают и приветливо встречают прежних товарищей по стае: ведь если собаки способны запоминать отдельные ямы с водой в своих охотничьих угодьях, им не так уж трудно запомнить старых спутников и товарищей по охоте. Однако старые собаки, знавшие друг друга до того, как стая разделилась, в конце концов умирают, а молодые все меньше и меньше узнают друг друга, так что постепенно при встрече двух таких групп дружественные отношения могут смениться агрессивностью. Но все это, конечно, домысел чистейшей воды, только многолетние наблюдения подтвердят или опровергнут эти предположения.

Когда одна стая вступает на участок, занятый другой стаей, собаки обычно заранее узнают об этом по запаху, причем они не только узнают по отметкам мочой и экскрементами, что здесь «другие собаки»,- возможно, вновь прибывшие расшифровывают эти пахучие сигналы еще более тонко: устанавливают, что здесь присутствуют «именно эти собаки», а не какие-то другие. И в случае необходимости «нарушители» могут потихоньку удалиться, избегнув встречи с местными собаками.

Во время игры взрослые собаки часто кусают друг друга в шею.

Отметки запахом, свойственные многим млекопитающим, часто непосредственно связаны с разметкой границ территории, составляющей часть личного участка животного, который оно готово защищать от чужаков своего вида. Однако гиеновые собаки, насколько нам известно, не имеют собственной территории и не могут патрулировать границу, отмечая ее предостерегающими сигналами, как это делают многие хищники. Но когда стая охотится, одна из доминирующих собак останавливается время от времени возле какой-нибудь курпинки высокой травы, и подняв заднюю ногу, пускает небольшую струйку. Ведьма и Стриж в стае Чиигиз-хана чаще других отмечали траву таким образом, а порой к ним добавляла свою отметку другая собака. Меня всегда забавлял Желтый Дьявол: он очень редко подходил к такому месту и всем своим видом старался показать, что для него это дело нестоящее. Быстро обнюхав траву, он поднимал ногу на какие-нибудь два-три сантиметра от земли и обычно вовсе не смачивал ее мочой. Самое большее - и то как бы по ошибке - это была «приписка» к «посланию» в виде одной-двух капелек.

Приближается Ведьма (слева), и Лилия подставляет шею.

Выдвигались предположения, что отметки запахом эволюционно развились из непроизвольного мочеиспускания или испражнения животного, напуганного незнакомой обстановкой или непривычной ситуацией. Считают, что постепенно новая обстановка становится менее угрожающей, так как животное окружено собственным знакомым ему запахом. Разумеется, отметки запахом приобрели со временем целый ряд дополнительных функций: несомненно, они помогают разминувшимся членам стаи отыскать друг друга, указывают на владельца данной территории, на состояние самки и на то, отыскала она подходящую пару или нет.

У самок гиеновых собак, как и домашних, стремление отмечать предметы своим запахом возрастает непосредственно перед началом периода течки и в течение этого периода. Особенно ярко это проявилось в стае из четырех собак, которую мы регулярно наблюдали на протяжении почти десяти педель. В стае было два самца и две самки, и наблюдать их поведение было не только интересно, а и необыкновенно смешно.

По пятам за доминирующей самкой, которая широко оповещала всех о своем состоянии, следовал доминирующий самец. Каждый раз, когда «отмечалась» она, бросался вперед и отмечал то же самое место и он. Быть может, он присоединял к ее объявлению краткое предостережение, адресованное любому возможному сопернику, случись тому проходить мимо, и гласящее, что о самке есть кому позаботиться и того, кто будет лезть без спросу, ждут крупные неприятности. Самец не только приноравливал свое предостережение буквально к тому же месту, которое отмечала она, но иногда впопыхах «отмечался» точно в тот же момент. А это, естественно, было не так просто: вообразите себе пару собак, стоящих бок о бок, почти касаясь друг друга, и самец старается попасть в те же травинки, которые отмечает его дама. Если он поднимет заднюю ногу вбок в тот момент, что и она, они просто оттолкнут друг друга. Поэтому самец откалывал чисто акробатический номер, под стать дрессированной цирковой собаке: вставал на передние лапы, подняв задние в воздух и держа туловище вертикально. Чувство равновесия у него было потрясающее - он мог даже пройти несколько шагов вперед в таком положении. Этот трюк позволял ему орошать те же травинки совершенно одновременно с самкой; их запахи смешивались, и никто из проходящих мимо не оставался в заблуждении: дама полностью приняла близость своего поклонника.

Мы наблюдали еще двух самок в течке из разных стай. В одной стае мы не знали иерархии среди составлявших ее особей: на протяжении нескольких дней наблюдений лишь один самец сделал садку па самку. В другой стае за самкой ухаживали и спаривались с ней по очереди два самца - и пи один из них не был доминирующим. Самка «отмечалась» часто, и как только она отходила, следом за ней на том же месте «отмечался» доминирующий самец. Остальные шесть самцов, включая и ее поклонников, только обнюхивали это место или начинали кататься на нем.

За каждой из трех самок, которых мы наблюдали в период течки, следовал по пятам ее поклонник - часто он шел, буквально уткнувшись носом ей в крун. Каждый из поклонников то и дело оттеснял свою самку, если она слишком близко подходила к другим самцам,- отталкивал ее мордой или боком. Когда самка стояла, самец часто клал голову ей на плечо или на спину, а если она ложилась, укладывался рядом, опираясь на нее с видом собственника.

Ухаживание было довольно коротким: отдохнув рядом с самкой, самец поднимался и начинал царапать и толкать ее одной лапой, а когда она вставала, делал садку. Здесь следует упомянуть один факт: утверждалось, что гиеновые собаки отличаются от других представителей семейства собачьих тем, что у них не происходит «вязки» во время спаривания. А на самом деле во всех случаях, когда мы наблюдали спаривание, «вязка» имела место. Но в отличие от домашних собак, которые могут оставаться связанными до двадцати минут, у гиеновых собак это время обычно не превышает пятидесяти секунд, хотя несколько раз оно затягивалось до трех-пяти минут.

С самого начала исследований нас больше всего интересовала иерархия доминирования, или «порядок клевавия», в стае гиеновых собак. Многократно заявлялось, что ничего подобного нет, но читатель не мог не убедиться в том, что такая иерархия существует. Во всех стаях, которые мне удавалось наблюдать больше недели, я обнаруживал некоторые указания на определенный иерархический порядок, хотя бы среди отдельных особей. Почему же таких выводов не сделали другие наблюдатели? Ситуация, на мой взгляд, напоминает семью, где родители прекрасно понимают друг друга, а дети-подростки хорошо воспитаны и ладят со взрослыми. Много дней подряд родителям не приходится делать детям замечания, разве что иногда нужно ласково пожурить. Мать или отец могут что-то приказать детям, используя при этом свое доминирующее положение, но если наблюдатель не знает их языка, он, возможно, и не поймет, что происходит. И только когда возникает ситуация, резко нарушающая привычное поведение, например ссора, наблюдатель получит возможность разобраться в иерархическом положении отдельных членов семьи.

Точно так же дело обстоит и с гиеновыми собаками. Члены стаи обычно хорошо знают друг друга, и ситуации, которые заставляют одну или нескольких собак утверждать свое доминирующее положение, возникают чрезвычайно редко. Только став свидетелем возникновения таких ситуаций, я научился правильно истолковывать собачий «язык» - положение ушей, хвоста и всего тела.

Во всех стаях, за исключением стаи Чингиз-хана, было сравнительно легко выявить иерархические взаимоотношения среди самок, но именно самки стаи Чингиз-хана научили меня, что нужно примечать, на что обращать внимание. Ведьма, как мы уже видели, занимала высокое положение. Когда она проявляла легкое недоброжелательство по отношению к одной из самок, она просто стояла, подняв голову, насторожив уши, а хвост, свисающий вниз, был совершенно неподвижен. Если же она была настроена более агрессивно, она слегка опускала голову и подходила к самке, держа шею параллельно земле и опустив уши, но ее хвост по-прежнему не шевелился. Иногда она приближала нос к шее подчиненной, а порой, если к тому находился повод, и кусала ее.

Когда же Ведьма касается носом ее шеи, Лилия в знак полной покорности валится на бок.

Юнона, стоявшая на низшей ступени иерархической лестницы, сразу же замечала малейшие признаки агрессивности любой другой собаки. Она тут же реагировала на это, опуская голову носом вниз и прижимая уши назад. По мере приближения доминирующей собаки она все быстрее и быстрее виляла хвостом, а часто и приседала, прижимаясь к земле. Если же ей недвусмысленно угрожали, она падала на землю, как подкошенная, и чаще всего перекатывалась на спину, вытягивая задние лапы. Иногда она еще и растягивала уголки губ - это была улыбка, выражающая страх.

Черная Фея, занимавшая по отношению к Ведьме подчиненное положение, была в то же время выше Юноны и вела себя с Ведьмой менее подобострастно. Она не припадала к земле с улыбкой страха, а обычно лизала и покусывала губы доминирующей самки или несколько раз подряд терлась подбородком о ее голову. Но она тоже прижимала уши и неистово виляла хвостом.

Один из самых интересных жестов подчинения у гиеновых собак, который и самые низшие, и более высокие по рангу животные демонстрируют перед доминирующими особями,- это «подставление шеи»: подчиненная особь слегка отворачивает морду и подставляет согнутую шею доминирующему животному. Таким образом, животное убирает в сторону свое единственное оружие - зубы и, следовательно, демонстрирует отсутствие каких-либо агрессивных намерений. Но зачастую это подставление шеи, очевидно, вызывает внутреннее смятение у подчиненного животного: в нем борются, с одной стороны, желание умилостивить сильнейшего, отвернув зубы, а с другой - желание выказать дружбу, облизав его морду, или стремление защититься в случае необходимости, а для этого нужно повернуть морду к «противнику». Этот конфликт проявляется в целой серии взмахов головой, когда движения «к противнику» и «от противника» в быстрой последовательности следуют одно за другим, подавляя и сменяя друг друга.

К. Лоренц в своей знаменитой книге «Человек находит друга» (К. Лоренц, Человек находит друга, М., «Мир», 1971.) описывает подставление шеи как жест подчинения у волков и домашних собак. Опубликовав эти данные, Лоренц стал мишенью нападок, обвиняющих его в неточности наблюдений. Р. Шенкель, наблюдавший за американскими волками, чепрачными шакалами и домашними собаками, утверждает, что шею подставляют только доминирующие особи. Во-первых, это хорошая исходная позиция для того, чтобы ударить противника задней частью тела (как это делают шакалы); во-вторых, эта поза полна уверенности, и подчиненное животное не решается укусить. Шенкель высказал предположение, что в подобных сценах Лоренц мог спутать доминирующее и подчиненное животное.

Но когда я наблюдал такой жест у гиеновых собак, это был совершенно очевидный знак подчинения, характерный для особей низшего ранга; позднее, увидев этот жест, столь же несомненно выражавший подчинение у обыкновенных шакалов, я снова вспомнил наблюдения Лоренца. А потом, когда я спросил дела Фуэнте, который хорошо знает европейского волка, наблюдал ли он подставление шеи у подчиненного волка, он даже с некоторым удивлением ответил мне, что это один из самых широко распространенных жестов подчинения.

Так что Лоренц был абсолютно прав - вероятно, европейские волки отличаются от американских больше, чем полагал Шенкель. Я же могу сказать только одно: подставление шеи - один из самых обычных жестов подчинения, который я чаще всего наблюдал в любой стае гиеновых собак.

Но одна черта в поведении гиеновых собак, которая более других повинна в столь широкой распространенности мнения об отсутствии субординации в стае,- это обряд приветствия. В разгар этой короткой и суматошной сцены, как правило, совершенно невозможно разобраться, какое положение занимают отдельные животные, и единственный способ понять это - всецело сосредоточиться на поведении одной-единственной собаки. Но и тут ранг этой собаки может остаться загадкой - сцена приветствия превратилась в настолько четкий ритуал, что каждая собака повторяет те же движения, что и ее товарка, с которой она здоровается. Так, если Ведьма сновала среди собак, насторожив уши и подняв хвост, Юнона делала то же самое. Обе лизали друг друга в губы и постепенно наклоняли головы все ниже к земле, словно состязаясь, кто опустит ниже. Очень возможно, как я уже замечал, что эта церемония демонстрирует подчинение особи интересам стаи и, таким образом, обеспечивает успешное сотрудничество всех собак во время охоты. Мне было очень интересно узнать, что и волчья стая, имеющая очень четкую систему иерархии доминирования, тоже совершает накануне охоты обряд приветствия, поразительно напоминающий церемонию у гиеновых собак.

И еще один факт поддерживал ошибочное утверждение, что «никакой иерархии нет»: когда собаки поедают добычу, между ними почти никогда не вспыхивают драки. Но и в этом случае - стоит только понаблюдать за стаей подольше - всегда удается проследить за признаками, указывающими на иерархию внутри группы.

В стае, состоявшей из девяти взрослых собак, было два отщепенца: доминирующие особи неизменно прогоняли их, как только они приближались к добыче. Одним из этих незадачливых псов был молодой самец, настолько сильно хромавший, что бегать ему приходилось на трех лапах, и меня очень удивляло, что его гнали прочь,- как мне известно, стая иногда кормит отрыжкой своих покалеченных товарищей.

За этой стаей мне удалось проследить всего в течение нескольких дней; в эти дни стая загнала трех газелей Томсона и упорно не подпускала к мясу калеку и второго, старого самца. Хромому приходилось совсем плохо - насколько я мог судить, ему перепала всего одна небольшая косточка газели. И все же, несмотря на такое враждебное с виду отношение стаи, не было никаких признаков того, что он или старик-самец были изгоями в каком-нибудь другом отношении. Как-то раз, прогнав от туши гну гиену, несколько шакалов и бесчисленную тучу падальщиков, вся стая больше часа дожидалась, пока хромой самец старательно отдирал от костей несколько высохших клочков мяса, а если гиена подбиралась чересчур близко к туше, собаки бросались вперед и помогали хромому отогнать ее. А в другой раз, когда па него па-пала целая группа разъяренных самцов гну, стая примчалась на помощь калеке и разогнала их.

Размышляя впоследствии над этим эпизодом, я предположил, что столь необычное поведение, возможно, обусловлено тем, что одна из двух самок была в течке. Именно ее поклонник и отгонял этих двух собак от добычи чаще всего: быть может, их приближение к его самке, а не к его добыче вызывало у него такую агрессивную реакцию.

Другие примеры постоянной агрессивности среди взрослых собак у добычи мы видели лишь в стае из четырех собак, которую Джек, Роджер и я постоянно наблюдали на протяжении десяти педель. Первые несколько недель доминирующая самка всегда отгоняла от добычи подчиненную, часто нападая на нее. Вдобавок и самцы, поодиночке или оба разом, присоединялись к доминирующей самке и вместе с ней набрасывались на подчиненную; это разительно напоминало поведение щенят - они непременно сбегаются и всем скопом налетают на того, кому пришлось хуже всех в грубой и подчас жестокой игре. Но когда собаки не ели, доминирующий самец частенько спешил на помощь подчиненной самке, если доминирующая нападала на нее,- он проскальзывал между ними и тихонько отталкивал доминирующую самку, а то и недвусмысленно угрожал ей, едва не тыкаясь носом ей в шею. Но через несколько недель после начала наших наблюдений доминирующая самка по неизвестным нам причинам смилостивилась и разрешила своей бывшей противнице питаться спокойно и мирно.

О системе доминирования мы очень многое узнали, наблюдая именно за этой маленькой стаей, и особенно после того, как примерно через месяц у доминирующей самки началась течка. С этого момента доминирующий самец, как я уже рассказывал, почти не отходил от нее. Самец номер два и раньше выказывал уважение высшему по рангу, теперь же он и подавно старался держаться как можно дальше от этой парочки. Правда, иногда у нас создавалось впечатление, что самка номер один желала предъявить свои права на все и вся - время от времени она как бы невзначай подходила ко второму самцу. Ее поклонник постоянно был настороже, подстерегая эти попытки измены, и даже спать укладывался так, чтобы поместиться между своей дамой и соперником. Если она оказывалась в опасной близости к другому, он бережно оттеснял ее боком. Порой она делала вид, что не понимает намека, и все же проскальзывали мимо (с самым невинным видом), но едва она подбиралась к подчиненному самцу на несколько метров, ее поклонник считал нужным принимать меры к устранению соперника. Ему не приходилось тратить особых усилий - злосчастный подчиненный, заметив соблазнительные авансы самки, начинал праздновать труса и добровольно убирался подальше от искушения. А если он не успевал отступить заблаговременно, малейшая угроза со стороны самца номер один заставляла его поспешно уносить ноги куда-нибудь подальше.

В самый разгар течки у доминирующей самки доминирующему самцу почти не удавалось передохнуть. Стоило его даме отойти от него на полтора-два метра, как он начинал волноваться: подбегал к ней, лизал ее, бежал к тому месту, где она только что лежала, тщательно отмечал его, мчался к подчиненному самцу. Тот никогда не ложился ближе чем в пятнадцати метрах, но видя приближение доминирующего самца, отходил еще дальше: пылкий поклонник ограничивался тем, что старательно отмечал место, с которого согнал своего соперника, тотчас же спешил обратно к своей даме и укладывался у нее под боком, пытаясь хоть немного передохнуть - но какой уж тут отдых!

Во время течки самка отмечает траву мочой. Ее поклонник, балансируя на передних лапах, ухитряется одновременно отметить те же самые травинки.

Взаимоотношения двух доминирующих собак и подчиненной самки очень напоминали мне отношения, сложившиеся между Ведьмой, Черной Феей и Лилией в стае Чингиз-хана. В этом своеобразном треугольнике Лилия часто старалась быть поближе к Ведьме, как будто близость к доминирующей самке могла придать ей больше веса в стае. Но не тут-то было - Черная Фея, которая явно придерживалась того же мнения, не теряя ни минуты, втиралась между ними. И если в стае из четырех собак подчиненная самка старалась быть поближе к самцу номер один, то доминирующая самка немедленно их расталкивала. Это особенно бросалось в глаза, когда собаки отдыхали. Самец номер один и самка номер один почти неизменно укладывались рядом, а самка номер два обычно тоже ложилась около них. Но она никогда не устраивалась поблизости от доминирующей самки, когда рядом не было доминирующего самца,- возможно, она рассчитывала на его заступничество. Но и рядом с ним она никогда не ложилась, если здесь же не было доминирующей самки,- наверное, если бы она на это решилась, она восстановила бы против себя более сильную самку и даже вызвала бы нападение с ее стороны. Иногда меня просто поражало, до каких тонкостей доходит подчиненное животное, стараясь избежать неприятностей.

Боюсь, что высокоученые коллеги осудят меня за приписывание животным человеческих чувств, но я не могу не сказать, до какой степени меня потрясло открытие, что животное может лелеять жажду мести. И я приведу пример.

Все это началось, когда я вновь встретил стаю Чингиз-хана - примерно через два месяца после того, как щенки Юноны покинули логово. Стая вернулась на свой гнездовой участок, и я наткнулся на нее совершенно случайно, потому что занимался в то время гепардами. Тем не менее я сразу же отложил всю другую работу и решил оставаться со своими собаками как можно дольше. Так прошла почти неделя. Луна совсем не показывалась, и каждое утро я находил собак поблизости от того места, где оставил их накануне вечером.

В первый вечер стая свалила добычу после необычайно затянувшейся погони. Щенята были еще раза в четыре мельче взрослой собаки и очень отстали, а когда подбежали к добыче - это была газель Томсона,- от нее уже почти ничего не осталось, и они принялись клянчить мясо у взрослых. Ведьма сразу же вняла их мольбам и отрыгнула немного мяса. Черная Фея тоже подбежала к щенкам и начала отрыгивать мясо рядом с Ведьмой. Что именно спровоцировало нападение Ведьмы, я не знаю,- возможно, она вообразила, будто Черпая Фея собирается съесть мясо, которое она, Ведьма, отрыгнула. Как бы то ни было, она впезапно налетела на Черную Фею и стала кусать ее за шею раз за разом. Стриж незамедлительно присоединился к этой атаке.

И тут Лилия, увидев, как Черпая Фея припала к земле, уклоняясь от двух доминирующих собак, вихрем налетела на нее. Ведьма и Стриж кусали не слишком сильно, а Лилия с первого же раза рванула до крови: она грызла шею Черной Феи так, что вскоре по передней лапе ее жертвы уже струилась кровь.

Но если Лилия решила воспользоваться этой минутой, чтобы взять верх над Черной Феей, то она сильно просчиталась. Как только Ведьма и Стриж оставили Черную Фею в покое, она стала мстить, не теряя ни секунды. Двадцать минут кряду она гоняла Лилию по степи, и та, позабыв о своем минутном торжестве, со всех ног удирала от разъяренной соперницы.

Очевидно, этот случай резко нарушил привычную систему взаимоотношений четырех самок. Несколько дней Черная Фея спуску не давала Лилии, и очень часто эти двое и Юнона сцеплялись, когда стая терзала добычу. Бросалось в глаза, что Юнона стала гораздо менее угодливой и покорной, чем раньше. Может быть, теперь, когда она больше не мешала самкам высшего ранга возиться с щенками, на нее уже пе бросались так часто и внезапно, как раньше, и она постепенно набралась храбрости? Во всяком случае, я никак не ждал, что между Юноной и Черной Феей разразится столь драматическая схватка.

Обстоятельства сложилась не совсем обычно, и их надо вкратце обрисовать, чтобы стало1" ясно, почему драка происходила в отсутствие Ведьмы: если бы при этом была доминирующая самка, все могло бы кончиться иначе. Мимо стаи пробегала небольшая группа из пяти чужих гиеновых собак, направляясь к Нааби-Хилл, и стая Чингиз-хана разделилась: Ведьма, Лилия и большинство взрослых самцов помчались в погоню за чужаками, а Черная Фея и Юнона вместе с Желтым Дьяволом и еще одним самцом остались возле щенков.

За несколько дней до этого я заметил, что между Черной Феей и Желтым Дьяволом возникла какая-то странная близость. Может быть, их соединяло то, что у обоих было по полхвоста. Дружба эта казалась мне довольно неожиданной, но собаки постоянно бежали бок о бок или сворачивались на земле рядышком друг с другом. И Желтый Дьявол с несвойственной ему энергией отмечал те же куртинки трав, что и Черная Фея. Я упоминаю об этом потому, что это могло быть связано с причиной драки.

Драка вспыхнула, когда щенята лежали тесной кучкой, а четверо взрослых стояли и смотрели вслед исчезнувшей стае. Юнона, проходя мимо Желтого Дьявола, приостановилась, и он попытался ее лизнуть. По-видимому, Черная Фея решила, что это грубое вмешательство в ее личные отношения со старым самцом. Как бы то ни было, она понеслась к Юноне, поставив уши торчком и воинственно подняв хвост кверху. Юнона и но подумала спасаться бегством, а бросилась ей навстречу, и через секунду обе собаки взметнулись на дыбы, опираясь передними лапами о плечи друг друга. Эта поза ничем не отличалась от той, которую я так часто видел во время игр взрослых собак, но тут игрой и не пахло - Черная Фея мертвой хваткой вцепилась в горло Юноны. Через несколько секунд Юноне удалось вывернуться и в свою очередь схватить противницу за горло. Черная Фея схватила Юнону за ухо и оторвала кусочек кожи, но Юнона ни на секунду не разжала зубов, сцепленных на горле врага. Но вот Черная Фея молнией взвилась вверх и, извернувшись в воздухе, ударила Юнону лапами. Та выпустила ее горло и неуверенно отступила.

Минутный перерыв, и обе снова поднялись па задние лапы, поочередно и быстро кусая друг друга за горло. Небольшие пятна крови появились па шее обеих собак, уши у них были порваны. Примерно через пять минут после начала схватки Юноне удалось по-настоящему вцепиться в Черную Фею, глубоко запустив зубы ей в горло. Вскоре кровь потекла в пасть Юноны и закапала на землю.

Черная Фея всегда была моей любимицей, и я застыл в ужасе, глядя, как она бьется, безуспешно пытаясь вырваться. Ее движения заметно слабели, а через несколько секунд она стала опускаться все ниже, бессильно свесив голову па сторону. Внезапно она испустила душераздирающий вопль и свалилась на землю, а Юнона разжала зубы и стояла, задыхаясь, над неподвижным телом; кровь все еще медленно капала у нее из пасти. Потом она отбежала трусцой и уселась неподалеку, зализывая свои лапы.

Я был уверен, что Черная Фея мертва, но секунду спустя она осторожно подняла голову. Юнона бросилась к ней, и Черная Фея застыла, как мертвая,- очевидно, признавая свое поражение. Юнона опять потрусила прочь. Следующие десять минут, как только Черная Фея отваживалась пошевельнуться, Юнона бросалась на нее, но в конце концов она позволила бедняге встать на ноги. Тут уж Черная Фея сама себя превзошла, проявляя полную покорность: она лизала губы и пасть Юноны, виляя хвостом и прижимая уши, растягивала губы в угодливой улыбке. Она недвусмысленно показывала, что, по крайней мере в данное время, полностью признает превосходство противницы. Судя по всему, этого было достаточно; смерть прошла мимо, Юнона не требовала наказания по высшей мере.

Во время драки Желтый Дьявол и второй самец оставались с щенками где-то на заднем плане. Один раз Желтый Дьявол подошел поближе, как будто собирался тоже принять участие в сражении, но отступил - должно быть, напуганный яростью и одержимостью самок. Но когда группа побежала следом за остальной стаей, он по-прежнему трусил рядом с Черной Феей. Я ехал за ними, пока мог, но вскоре стемнело, а на следующий день стая Чингиз-хана ушла из этих мест.

Когда я снова встретил ее через полтора месяца, Юнона занимала уже второе место в иерархии самок, уступая лишь Ведьме. Очевидно, все утряслось, потому что самки больше не ссорились над добычей, и ничто не напоминало о том трудном периоде, который, видимо, выпал на долю Черной Феи. К тому времени начался уже короткий период дождей и вся равнина была покрыта зеленой травой и усеяна стадами гну и зебр. Взрослые собаки часто и подолгу играли. Они гонялись по степи друг за другом и за щенками, Стриж крутил сальто, перелетая через Ведьму, Черная Фея и Желтый Дьявол прыгали друг на друга, как щенята, а щенята таскали друг друга за хвосты.

Когда щенятам исполнилось два с половиной месяца, они следом за старшими пустились в странствия.

Щенят было по-прежнему восемь - в этом отношении стае повезло: множество щенят пропадает в первые недели скитаний. Но в стае произошло одно очень важное событие - старого предводителя Чингиз-хана уже не было в живых.